Оля поздравила Ивася с блестящим исполнением роли и смотрела на него восторженно.
— Я провожу вас домой,— предложил он, радуясь, что Мирона вызвали в уезд по школьным делам и его не было в Мамаевке.
Оля согласилась.
Они шли огородами и возле Олиной левады стали прощаться. Ивась задержал ее руку в своей. Девушка не отдернула руки, и он почувствовал, как все его существо наполнилось радостью. Не помня себя, он обнял Олю и прижался к ее губам своими горячими губами. Замирая от счастья, он сжимал ее в объятиях, и она едва заметно отвечала ему.
Вдруг на дорожке послышались шаги. Юноша и девушка отскочили друг от друга. Через минуту возле них уже стоял Олин отец.
— А почему не Мирон провожал тебя? — недовольно спросил Калёный.
— Его вызвали в уезд.
Калёный угрюмо кивнул Ивасю и увел дочку.
Ивась шел домой как пьяный. «Она любит меня! Моя единственная!» — повторял он мысленно. И вдруг ему показалось, что это сон, что такого счастья просто не может быть.
Целую неделю после этого Ивась нетерпеливо ждал репетиции очередного спектакля, чтобы увидеть Олю. Он рассматривал себя в зеркале, строил суровое «демоническое» лицо, но из этого ничего не выходило, глаза оставались материнскими, добрыми, и он тяжело вздыхал: неужели можно полюбить парня с добрыми глазами и совсем не греческим и не римским носом... Спасибо, хоть веснушки сошли, но все же как далеко.
Но ведь она не отстранилась, когда он привлек ее к себе... Любит и такого! И он считал дни до новой встречи.
За последние годы Мамаевка обогатилась не только новыми людьми, но и новыми словами. Кроме множества политических терминов, каких крестьяне никогда прежде не слыхали, появились такие слова, как «банда», «самогон», «барахло» и другие. Теперь никто не говорил «разбойник», «головорез», а говорили «бандит».
В ночь на воскресенье, которого так ждал Ивась, чтобы пойти на репетицию и увидеть Олю, были убиты единственный в селе милиционер и председатель исполкома. А днем поползли слухи, что на кулацких хуторах скрывается банда Левченко. Оставаться при таких условиях в «Просвите» до вечера, как бывало раньше, не рискнули, и актеры разошлись из театра засветло, Ивасю не представилось случая поговорить с Олей, а она вела себя так, будто между ними ничего не произошло.
На другой день в Мамаевку прибыл отряд по борьбе с бандитизмом. Банды он не поймал, но, производя обыски у кулаков, иные бойцы не брезговали «барахлом». «Барахло» брали не государству, а себе, это было противозаконно, и общественное мнение села резко реагировало на такие действия. Ивась остро переживал безответственность командования отряда, которое смотрело сквозь пальцы на не в меру «активных» ребят.
— Разве им революция нужна? Им лишь бы барахло. . .— вздыхали мужики, а с ними вздыхал и Ивась.— Конечно, были бы все идейные, никто бы и слова не сказал...
Отряд выехал из Мамаевки вечером, а ночью банда налетела на Карабутов. Юхим Мусиевич выпрыгнул в окно и спрятался в конопле, которая росла за хатой, а Ивась спал в сарае на чердаке, и его не нашли.
Бандиты ругались, угрожали сжечь хату, а мать плакала и говорила,, что не знает, где муж,—• ушел с вечера и не сказал куда.
На следующий день после ухода банды Мамаевку посетил отряд по борьбе с бандитизмом и дезертирством и по сбору продразверстки. Ивась обрадовался, что Мамаевку защищают, и побежал на сход, о котором объявил сотский,
День был рабочий, и народу собралось немного, человек триста. Командир отряда, молодой парень, начал беседу с крика и брани:
— Где бандиты? Все вы бандиты!
Ивась изумленно слушал оратора, не понимая, как можно было назначить этого дурака на такой ответственный пост.
Никто не знал, где скрывается банда; никто не видел бандитов в глаза, никто не знал, из кого банда состоит, а командир отряда кричал все громче и громче. Мужики молчали, переглядываясь,— такого еще не бывало. .,
— А, молчите?! — заорал командир отряда и вдруг схватил за плечо ближайшего крестьянина и вытащил его на крыльцо.
— Где банда? Говорите, где банда! А то расстреляю вот этого,— и он поднял на крестьянина наган.
Сход замер, с ужасом ожидая страшной минуты.
«Боже, какой идиот! — думал Ивась, глядя на сердитое лицо командира отряда.— Ты же этим поддерживаешь банду!»
— Ну!
Минуты текли в страшном молчании. Наконец сход прогудел. Ивась почувствовал в этом гудении угрозу; вероятно, то же ощутил и командир, потому что опустил револьвер, столкнул мужика с крыльца и еще долго кричал, угрожая, обвинял всех в бандитизме, а люди молчали, и в этом молчании Ивасю виделась стена, выраставшая между ними и Советской властью.
Выступление командира отряда сделало свое дело: банда, которая до тех пор действовала только ночью, налетела на Мамаевку днем, и люди узнали в ней, кроме кулацких сынков, несколько дезертиров из бедняцких и середняцких семей.
Но в другой раз, когда очередной отряд по борьбе с бандитизмом прибыл во главе с завагитпропом Пи липом Петровичем Дреликом, Ивась увидел, как просветлели лица крестьян.
Правда, эту встречу едва не испортил бывший член «Союза земельных собственников», церковный староста. Тронутый речью завагитпропом, Лука Нестерович попросил слова.
— Товарищи! Граждане! Друзья! Братья! — чуть не плача от избытка чувств., начал церковный староста.— Помиритесь! И вы — наши, и они, которые в лесу на
ши! Помиритесь! Почто лить кровь? И вы — свои, и те — свои!
Все заметили, как лицо командира отряда вдруг изменилось, брови поползли вверх. Насторожились и бойцы.
— Не слушайте его, он дурак!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59