Он подошел к стене, отделявшей гостиную от спальни Деветакова, и прислушался. Ничего, кроме быстрых и тяжелых ударов собственного сердца, он не слышал, но продолжал стоять, как околдованный. Потом ему показалось, что он слышит шепот и сдавленный
л ас\
смех, он напряг слух до последнего предела и оцепенел. До слуха его доносились лишь далекие шумы весенней ночи, и тогда он сообразил, что за стеной — не спальня, а кабинет Девстакова. Он вернулся в свою комнату и лег. Его терзало дикое любопытство, воображение его так разыгралось, пытаясь представить то необыкновенное, и постыдное, и таинственное, что происходило сейчас в спальне, что у него загудела голова и он заснул только под утро. К девяти часам Деветаков разбудил его и приказал отвезти гостью на станцию. Госпожа Фени за всю дорогу не сказала ни слова и смотрела в сторону, зябко уткнувшись в воротник манто. До станции было всего два километра, но Николин мчал галопом, чтобы сократить тягостную поездку. Двуколка подпрыгивала на тряском шоссе, чемодан, набитый продуктами, подпрыгивал на коленях у гостьи, но она все так же молчала и смотрела в сторону.
Николин был не просто удивлен и смущен — он был потрясен тем, что произошло между госпожой Фени и его господином. Он никогда раньше не видел, чтобы тот уединялся с кем-либо из женщин, приезжавших в гости, никогда не слышал, чтоб у него были связи с женщинами. То, что он спал с госпожой Фени, вызвало у Николина не только темные, ему самому неясные чувства, но и просто ревность, болезненную ревность, ибо он привык к мысли, что его господин — чистый, неиспорченный человек, который принадлежит только ему и не станет делить свою жизнь ни с кем другим. Он боялся, как бы госпожа не заявилась снова, и очень встревожился, когда дней через десять, подходя к дому, услышал, что Деветаков разговаривает на галерее с женщиной. Он принял ее за госпожу Фени и хотел было повернуть назад, но женщина взглянула на него и сказала, притворяясь удивленной и испуганной:
— Мишель, что это за тип?
— Мишонче, да ведь это Николин! Ты забыла его?
— Ах, Ники! Мой милый Ники, это ты?— она засмеялась своим большим, чуть не до ушей, ярко накрашенным ртом, подскочила к нему и ущипнула острыми ногтями за щеку. Николин сконфуженно отпрянул, но она бросилась к нему, обняла за шею и прижалась лицом к его лицу.— Какой ты стал здоровенный, Ники, какой страшный!
— Мишон, оставь парня в покое!— сказал Деветаков и понес ее чемодан в гостиную.— Милости прошу!
— Ники, ты забыл меня, голубок! Неужели ты не помнишь Мишону?
— Помню, как не помнить,— сказал Николин.
И она в прежние годы приезжала в гости, но не одна, а вместе с семьями Чилевых или Сармашиковых. Тогда она выглядела моложе и свежее, но была все такой же худенькой.
Однажды генерал Сармашиков привез с собой в поместье какого-то полковника, который напился до чертиков и захотел раздеть Мишону у всех на глазах. Она дала ему пощечину, полковник разозлился и накинулся на нее с руганью. Мишона ответила ему таким забористым матом, что все, включая полковника, расхохотались, и мир был восстановлен. Как и госпожа Фени, Мишона,* не успев отдохнуть с дороги, принялась за готовку. Отыскала во дворе Николина, попросила дров для плиты и пошла на кухню. «Бабы эти как суки оголодали,— думал Николин, поднося дрова,— раньше и знать не знали, где кухня, а теперь прямиком туда». Он дал ей продукты и хотел уйти, но она его остановила.
— Побудь здесь, со мной, пока я приготовлю. Сядь вот на этот стул!
Николин сел к столу, взял нож и принялся резать лук, а она — мясо. Работала она быстро и умело, как опытная кухарка.
— Что ты молчишь, почему со мной не разговариваешь?
— А о чем говорить?— спросил Николин.
— Обо всем. Не люблю молчаливых. А ты мне ужасно нравишься, прямо так бы тебя и схрумкала.
Николин залился краской и хотел было выйти, но она схватила его за руку и посадила обратно на место.
— Посиди со мной, голубок, не то я рассержусь! — Она словно бы приуныла, задумалась о чем-то, потом спросила: — Ты куришь?
— Нет.
— А я закурю.
Она достала из кармана юбки маленький металлический портсигар, вынула сигарету и протянула Нико-лину спички.
— Поднеси мне огонь, ты же кавалер! Ну, смелей! Николин поколебался, словно в том, чтобы дать
женщине закурить, было что-то постыдное, потом чиркнул спичкой и поднес к ее губам. Мишона подвинула свой стул к его и закинула ногу на ногу.
6 И. Петров — Ну, теперь рассказывай!— сказала она, затягиваясь, потом выдохнула колечко дыма и, глядя на то, как оно подымается вверх и рвется, почему-то заулыбалась.
— Что рассказывать?
— Про госпожу Фени. Николин отвернулся.
— Спала она с Деветаковым? Ну, говори!
— Откуда мне знать?
— Эх, Ники! Посмотри-ка мне в глаза!
Она обхватила двумя руками его лицо и повернула к себе. Николин отпрянул, но она сцепила руки у него на затылке и не отпускала. Его прошиб пот от стыда и от страха, что Деветаков может войти и застать их вот так, когда она чуть ли не повисла у него на шее, а она своим большим улыбающимся ртом дышала ему в лицо и продолжала поддразнивать.
— Нет, ты скажи, Деветаков и Фени спали вместе?
— Спали...
— А ты спал? Не с ней, а вообще, спал в ту ночь?
— Спал, мне-то какое дело.
Мишона расхохоталась и стала раскачиваться, сидя на стуле.
— Врешь, врешь! Ты в ту ночь глаз не сомкнул,— говорила она, смеясь и еле переводя дыхание.— Верно, подслушивал под стенкой, а? Скажи, подслушивал?
Николин покраснел и снова попытался вырваться, но она еще крепче сцепила руки на его затылке.
— А ты почему не сказал ей, что хочешь с ней спать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179