— накинулся он на Мишь.
— Почему вы на меня-то кричите, пан профессор, на порядочную домохозяйку?
— Потому что этак она потаскушкой станет, если уже не стала! Я еще не встречал ни одной женщины за стойкой бара, которая не согласилась бы подработать!
— И много вы их видели, этих барменш, пан профессор?
— Пирк, не дерзи! Ты бы только диву дался — когда мы были студентами, это составляло наше основное развлечение. Так что понятие у меня есть. Что-то надо делать с этой глупой курицей, но что?!
Роберт Давид в своей стихии! Мишь следила, как он, КИПЯ энергией, топает по комнате, так что паркет трещит. Если б не наша Семерка — где еще нашел бы он клапан для выпуска излишней активности?
— Заставить ее вернуться, хотя бы хитростью!
Вот по крайней мере ясная речь. Этот человек никогда не сомневался в своем праве вмешиваться в жизнь нас семерых. Великолепный, надежный Роберт Давид.
Крчма сильно затянулся сигаретой.
-— Ехать туда и попросту привезти ее!
— Словно она у тетки в Пльзени, — сказал Пирк. — Вы смотрите на меня, пан профессор, но ведь чешские машинисты водили поезда в Германию только во время войны, когда мы были «ein Reich, ein Fuhrer» К Выхлопочите мне паспорт, визу и выездные документы — и я поеду за «железный занавес» и привезу ее хотя бы в чемодане, связанной в узел!
— Нет, чем дальше, тем нахальнее становится этот парень. И при этом он отлично знает, что надо придумать какой-нибудь трюк. Раз Ивонна до сих пор носит милую чешскую фамилию Цигфельд, значит, этот сержант на ней не женился. Быть может, она и сама рада бы вернуться, да стыдно ей — как многим другим.
— А если написать ей такое коллективное, прочувствованное и достаточно убедительное письмо? Вы, как истый Роберт Давид, сочинили бы текст, а мы все приписали бы свое, — проговорила Мишь. — Просто сыграть на струнах ее сердца...
— Ничего это не даст, — возразил Пирк. — Ивонна поревет, потом накрасится и пойдет трясти шейкер за стойкой. Лучше сыграть на струне ее честолюбия. К чему она больше всего тянулась? Стать чешской Ритой Хейуорт. Заманить ее сюда под предлогом, что есть для нее роль в фильме!
— Стратегия, пожалуй, правильная, а вот от тактики попахивает надувательством. И этого я, воспитатель молодежи, позволить себе не могу, — сказал Крчма. — Как там было, когда она пыталась штурмовать «Баррандов»?
Единый рейх, один фюрер (нем.).
— Да это уже лет десять назад; было у нее тогда какое-то кратковременное «нужное» знакомство, не то второй ассистент режиссера... Шмерда! Борис Шмерда! — вспомнила Мишь.
Крчма все ходил по комнате, заложив руки за спину Да слушает ли он меня?
Стали прощаться. И зачем мы, собственно, к нему заходили?— с некоторым разочарованием думала Мишь.
— Увидим, — лаконично и несколько загадочно произнес на прощанье Крчма.
— К вам с визитом, — заглянул в дверь киномеханик.
— По крайней мере красотка? — спросил Шмерда.
— Ну, на ваш вкус — здесь и здесь у нее маловато,— киномеханик обеими ладонями описал красноречивые округлости и исчез, оставив дверь полуоткрытой.
Шмерда вышел и стал как вкопанный: в полумраке коридора его ждал мужчина с плечами тяжелоатлета, со свирепыми рыжими усищами и такими же зарослями над глазами. Если б я снимал рассказы Кудея, разочарованно подумал Шмерда, так мог бы выглядеть Драчун Хол-либи...
— Моя фамилия Крчма. Если вы пан Борис Шмерда, то не уделите ли мне несколько минут?
«Если иначе нельзя, что поделаешь», — хотелось сказать Шмерде, но вместо этого он произнес:
— Не знаю только, где нам присесть: в дирекции покои как у шаха персидского, а о посетителях не подумали. Разве что в буфете.
— И не взять ли нам, скажем, водочки? — спросил рыжий, когда они уселись за столик.
— Отчего же!
«Драчун Холлиби» принес от стойки две стопочки.
— Вы не о роли хлопочете?
У рыжего засветились глаза, голубые, как фиалки.
— Не для себя. — Он поднял стопку мощной рукой, поросшей светло-рыжими волосками.
— Тогда для кого же?
— Это довольно сложно, но слушайте внимательно: для одной очень красивой молодой женщины. Загвоздка в том, что живет она во Франкфурте-на-Майне.
— Немка? Что же она не ищет ангажемента там...
— Чистокровная чешка. И она ничего не знает о моих хлопотах. Но мне нужно, чтобы она вернулась в Чехословакию.
Что этот рыжий так на меня уставился? Ага, видать прочел мою мысль: ах ты, старый бабник, пора тебе уже дать покой грешному мясцу...
— В сущности, она там прозябает, а у нее ребенок. Было бы очень кстати, если б у вас оказалась роль* для нее. Любая, не обязательно главная.
— Ну, вы даете! Да наш отдел кадров с ума сойдет: куча чешских девчонок с кинофакультета ждут не дождутся роли, а я чтоб приглашал послефевральскую эмигрантку... которая, скорее всего, не сыграла даже роли Мухомора в детском театре! Кстати, вы не думаете, что здесь ей несладко придется?
— Нет. Она не послефевральская эмигрантка. Просто законно вышла замуж еще в сорок пятом.
— И что вы так о ней печетесь? Вы родственник?
— Я бывший ее классный руководитель. В одной из пражских гимназий учил ее родному языку и французскому.
А черт, придется притормозить!.. Да и он хорош — не мог сразу сказать...
— Все понимаю, пан профессор; только нет у меня никакой роли для этой дамы. Сейчас даже и в проекте ничего конкретного. Разве что в перспективе, но и это еще вилами на воде писано.
— Не говорите, что все так уж безнадежно, — была бы добрая воля. Ведь когда-то она вам нравилась...
— Минутку: как ее зовут-то?
— Тогда ее звали Ивонна Мандёускова.
Ивонна, Ивонна — черт, которая же это?.. Шмерда в растерянности положил руку на собственную лысину, обрамленную венчиком скудных волос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36