— Ты прав, товарищ комиссар,— поднимаясь, сказал Цветков.— Это мне известно. Это всем известно. Но в войне не последнее слово за техникой.
Мы продолжали подъем. Борис теперь нес бочонок, а я — мешок с продовольствием. Склон становился круче, тропа извилистей. Пот градом катился с меня. Минут через двадцать я выбился из сил.
— Еще далеко? — спросил я Бориса.
— Порядочно,— уклончиво ответил Борис.— Может, нам поменяться ношами?
— Ничего, донесу. Только пить страшно хочется.
— Скоро будет ручей. Чудесная вода.
— Далеко?
— Да нет, рукой подать. Вон видишь скалу и макушки деревьев? Под ней.
Скала и деревья, ,на мой взгляд, были чертовски далеко, но я сказал:
— Да, совсем близко.
Когда мы подошли к ручью, от меня валил пар, как из жарко натопленной бани. Упав на холодные камни, я долго с жадностью пил студеную воду. Зачерпнул воды в берет и лил ее на плечи, на шею, с радостью замечая, «то боль понемногу проходит,
— Смотри не простудись,— сказал Попов.— Еще схватишь воспаление легких.
— Наоборот, это здорово помогает,— ответил я, продолжая свои водные процедуры.— Вот не думал, что на такой вышине такая жара.
— Подожди, ночью успеешь продрогнуть,— сказал Борис.— Днем тут пекло, а ночью как в холодильнике.
— Уж лучше холодильник, чем пекло.
Брунете бомбили фашистские самолеты. Наших истребителей не было видно. Артиллерия мятежников беспрерывно громила Вильянуэву-де-ла-Каньяду. Мы молча разглядывали затуманенную долину, с высоты казавшуюся вымершей. Вдруг Борис вскрикнул, вскочил с места и тронул Цветкова за локоть.
— Товарищ капитан, Навальгамелью видите?
— Вижу,— ответил Цветков, глядя в бинокль.
— Теперь посмотрите южнее! Оливковая роща у дороги! Красные вспышки и облачка дыма. Кажется, там артиллерия фашистов.
Цветков молча разглядывал указанное место. Снова послышался залп.
— Да,— сказал Цветков, достал из планшетки карту и что-то отметил в ней.— Там несколько батарей. Давайте поспешим!
Подхватив свою ношу, мы стали быстро подниматься* Неподалеку от ручья, укрывшись за скалой, стояли солдаты и с помощью светового прибора передавали в долину непонятные сигналы.
— Кто вы такие? — спросил Цветков.
— Наблюдатели артиллерийского корпуса.
— Где батареи противника?
— В оливковой роще под Навальгамельей,— ответил сержант-наблюдатель.— Наши орудия никак не могут накрыть их.
— Сейчас мы их накроем,— не без гордости произнес Цветков.
— Вы славяне?
— Мы интернационалисты,— ответил Попов.
— Прихлопните этих гадов! — крикнул вдогонку испанский сержант, добавив для убедительности отборную ругань.
На высоте 1030, где был расположен наблюдательный пункт, нас встретили Максимов, Савич, Христо Добрин и Кароль Гечун. Они были голодны и первым делом набросились на принесенную пищу.
— Какие новости? — спросил Цветков.
— Хорошего мало,— не переставая жевать, ответил Максимов.— Командир корпуса запретил стрелять без особого разрешения. Не хватает снарядов.
— Запретил стрелять? — удивился Цветков.— А мы сейчас будем стрелять. Товарищ Эндруп, подготовьте данные!
— Не надо горячиться,— проворчал Максимов.
— Нет, мы должны горячиться,— с жаром возразил Цветков.— Должны, иначе противник нас в муку перемелет.
— Мне это нравится! — воскликнул весельчак Добрин, раздирая белоснежными зубами жесткую ослятину.
Борис с карандашом и планшеткой уже сидел за телеметром. Я с помощью стереотрубы определял углы прицела. Как всегда, Борис быстро произвел расчеты и передал командиру дивизиона листок с необходимыми углами прицела и дальностью полета. Передав по телефону «приготовиться», Цветков перевел эти цифры в соответствующие команды. Как только в трубке послышался голос связиста: «Готовы!» — Цветков приказал первой батарее открыть огонь.
Мы приникли к окулярам. Цветков смотрел в стереотрубу, Борис крутил рогатый телеметр, а я следил в буссоль.
Ударили наши пушки, и в тот же момент дали залп батареи мятежников — они держали под огнем дорогу в Брунете, по которой двигались колонны солдат и транспорт.
Просвистели снаряды наших орудий, и в серебристо-зеленой рощице под Навальгамельей взметнулись к небу тучи пыли и дыма. По всей окрестности прокатился страшный грохот, отозвавшийся эхом далеко в горах.
— Ур-ра! — дружно вырвался возглас радости, и Цветков приказал открыть огонь остальным батареям дивизиона. Пушки мятежников замолчали.
С наблюдательного пункта корпуса пришел сержант и сказал:
— Командир корпуса просил напомнить, что тяжелая артиллерия ведет огонь только по указанию штаба корпуса.
Цветков вспылил:
— Передайте своему командиру, что мы ведем огонь по указанию своей совести. Мы обеспечиваем правый фланг, подавляем артиллерию противника.- Такова поставленная перед нами задача. Если же она снята, то нам здесь делать нечего.
— Так и передать? — спросил сержант.
— Так и передайте,— отрезал Цветков. В разговор вмешался комиссар Попов.
— Товарищ командир, давайте пока прекратим огонь, а я спущусь переговорю.
— Ладно, отставить огонь! — сердито рявкнул капитан Цветков связисту. От злости у него дрожал голос.
— Черт знает что! — сказал Савич.
— Чушь! — не унимался Цветков.— Кто так воюет?
— Да, но что делать! Не хватает снарядов...— вздохнул Максимов.
Командир задумался. Потом произнес уже без прежней горячности:
— Конечно, снаряды надо беречь, но беречь — значит не тратить их попусту. Если мы громим батареи противника, мы выполняем свою боевую задачу. Если поражаем цель, значит, мы целесообразно используем снаряды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153