Эх, говорил я тебе: не лезь не в свое дело!.. Ведь говорил?
— Что ж,— отвечал Хасан.— В этом мире никогда не знаешь, что с тобой завтра будет.
— И откуда только разнюхали о тебе?
— Без собаки на след не нападешь,— отвечал Хасан давно заготовленной фразой.— Ну да мне теперь все равно...
— Все же кто-то донес,— не унимался Мастан, стараясь отвести Хасану глаза.— Кто бы это? Ты пораскинь мозгами-то.
— Это ясно, что кто-то донес,— многозначительно протянул Хасан.— Но аллах воздаст ему по заслугам.
— Странно, что тебя отпустили.
— А на мне вины никакой нет. Я ведь только свидетель.
— Ну и ну!.. Скажи на милость — свидетель! А столько дней просидел в таком месте, что не приведи аллах.
— Узнал тамошнее житье, мне же лучше. Иногда полезно бывает узнать кое-что.
— Наверно, и там дружков завел?
По тону, каким был задан этот вопрос, чувствовалось, что Мастан обозлен невозмутимостью Хасана и изо всех сил старается оскорбить его и унизить. Хасан промолчал.
— Хороший человек везде друга найдет,— вступился за него Рыжий Осман.
— Хоть бы и в тюрьме,— добавил Сердер Осман.
— А что? Он верно говорит,— расхрабрился Рыжий Осман.— Раз тюрьма — так там уж и хороших людей не встретишь? Сколько хочешь!
Перед глазами Хасана опять всплыло лицо Гюрро. «Бах — и конец!»,— пронеслось в мозгу. На глаза навернулись слезы. «Вот бы в кого бахнуть!» — неожиданно подумал он, глядя на Мастана. Отвернулся, пошел к дверям.
— Счастливо оставаться.
В ответ Мастан ленивым движением поднес руку к кепке.
На улице ждали товарищи. Дружной гурьбой двинулись в горы.
День угасал. Хасан сидел на вершине холма, задумчиво перетирая в пальцах щепоть земли и смотрел на деревню, всю в багряных лучах солнца... Эти лучи вдруг мощным потоком хлынули вниз и залили дома, деревья, посевы, преобразив ландшафт до неузнаваемости. Хасан отыскал глазами свое поле. Тридцать дёнюмов! В другом месте они, может, что-нибудь и значат, но только не в Караахметли. Земля сухая как камень. Только жилы последние тянет. А все же как дорог ему этот жалкий клочок! В Нем все его надежды, вся жизнь...
Чуть ли не все здешние крестьяне, кое-как убрав свои поля, снимаются с места — идут искать поденную работу. Туда, где урожай богаче, где в страду нужны лишние руки. Не так далеко от Караахметли лежит долина Сарайкей. Большая и благословенная долина! Река Мендерес творит там чудеса. Земли возвращает крестьянину в сто, в тысячу раз больше посеянного. Нет, не сестра ей долина Караахметаи. Здесь земля вся в трещинах, жаждет воды и высыхает прямо на глазах, словно сжигаемая адским пламенем. Сожмешь в горсти сарайкёйскую землю — она слипается в плотный комок, а от караахметлийской земли один прах остается на ладони. С ума может свести человека такая земля. Хасан знает все это. Знает—и все-таки любит свою землю.
С каким трудом вгрызается сабан в чрево этой земли, как долго семена набирают силу, чтобы пробить ее! Часто крестьянский труд пропадает вчистую — нет дождя. Колосу только-только время пришло зерном наливаться, а он уже сохнет и желтеет. Тут уж каждый дает волю языку, последними словами клянет свою злосчастную судьбу. Только Хасан молчит, надеется на что-то. Ждет Хасан, когда же вслед за неурожайным годом придет урожайный.
Не выколосились хлеба — крестьянину прямая дорога в Сарайкей, в поденщики. Ничего другого не остается. С ума сводит караахметлийца эта долина Сарайкей. Сердце его кровью обливается, когда он сравнивает свою скупую землю с благодатной сарай-кейской землей.
А те, из Сарайкея, владельцы неиссякаемой земли, радуются, когда в Караахметли неурожай. Они всегда первыми узнают, выколосились ли у соседей хлеба; и если нет, эта весть для них — масло на хлеб, бальзам на сердце. Будешь радоваться, если с приходом караахметлийцев плата за поденную работу сразу падает.
Из-за этого другие крестьяне, нанимающиеся поденщиками в Сарайкей, не любят караахметлийцев. Редкий год делю обходится без поножовщины. При виде караахметлийцев, бредущих с потухшими глазами искать работу, кулаки у всех других поденщиков сами собой сжимаются.
Пока Хасан сидел в тюрьме, миновало самое опасное для посевов время. Небо не оставило без дождя Караахметлийскую долину. Благодать пролилась не только на поля, но и на горящие сердца крестьян — ведь они в эти дни только и делали, что смотрели вверх, как помешанные. Едва на раскаленное небо из-за горы Карынджалы или из-за Бабадага, Кекикли или Марды выплывало несколько едва заметных белых пушистых комочков, деревня приходила в волнение.
Ни о чем другом и разговору не было — только об облаках, о дожде и ветре. — В Узерлике прошел дождь.
— Сырой землей пахнет, брат.
— Завтра к утру жди у нас...
Чаще всего эти легкие, пушистые облачка обманывали надежды караахметлийцев. Повисят они над долиной день-два, иногда даже и неделю, и уносятся прочь. А на землю хоть бы для смеха одна капля упала. Но караахметлийцы продолжают ждать и верить. Жизнь научила их терпению. Салтык, например, в таких случаях никогда не сердится.
— Не хочет земля дождя. Она и без дождя вырастит зерно,— говорит он.
Все понимали, что это неправда. Всего лишь год назад случилась большая беда. Не смогла земля без дождя налить зерно, колосья стояли пустые — одна солома. Все помнили это, но никто не пытался разубеждать Салтыка, всем очень хотелось верить, что зерно нальется без дождя.
Обманет дождь — тогда целый год свисти в кулак. И это бы ничего, да недаром в Кесикбеле завелась поговорка: «Дождь не идет — конфискатор придет». Кон-фискатор пощады не знает. Не убежать от него, не спастись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50