..
— Не знаю, как и благодарить вас, Савва Артемьевич. А я и не знал, когда выберу время. Вчера вечером только, вернулся из похода на «Дерзновенном».
— Слышал, слышал, какие вы там чудеса творили! — перебил Маратов и рассмеялся.
Тон Маратова был добродушным, обращение «лапушка» (Донцов знал уже это) говорило о том, что у Маратова превосходное настроение, следовательно, и замечание о «чудесах» можно было не принимать всерьез. Однако едва приметная ирония, с которой было произнесено это слово, смутила Донцова, потому он спросил удивленно:
— В самом деле, Савва Артемьевич, так оцениваете поход «Дерзновенного»?
Маратов пожал плечом и, сделав неопределенный жест рукой, как бы отмахиваясь от чего-то, сказал доверительно:
— Ничего я не оцениваю. Это сделают в штабе. А разные разговоры ходят о Светоне... Ты куда сейчас идешь?
— К Меркулову, доложить, что я делал, видел и слышал на кораблях, конечно, по комсомольской линии. Фактов интересных у меня, Савва Артемьевич, много, но и сомнений всяческих хоть отбавляй. Вот вы вроде высказались отрицательно насчет Светова, а мне его хвалить хочется. Как тут не ломать голову?
Маратов сочувственно улыбнулся. Он прекрасно понимал, что молодому политработнику нелегко сразу разобраться во всем, что происходит па кораблях. Пропагандист, еще раз поглядев на озабоченное лицо Донцова, сказал:
— Меркулова сейчас все равно нет, отбыл он еще вчера в обед, да и вернется только к обеду. Зайдем-ка, лапушка, ко мне в каюту, —Маратов прошел несколько шагов по коридору и распахнул дверь, — потолкуем по
душам, ведь я все же десятка на два годов постарше тебя буду.
...Каюта, куда они вошли, была залита ярким светом. Зимнее солнце, пылающее над белыми снежными папахами гор, буйно врывалось через стекла иллюминаторов. И все предметы в каюте сверкали, искрились, горели на разные лады, — крошечные лучики вспыхивали на стенках графина, стеклянная чернильница отсвечивала фиолетовым, бронзовая пепельница — золотистым, окрашенная под орех мебель—розовым пламенем, и даже на корешках книг, на цветном, ворсе коврика для ног, у койки, казалось, теплились живые огоньки. Но всего этого не замечал Донцов, каюта для него была просто светлой и чистой, как большинство других кают на «Морской державе», а солнечное яркое утро не трогало его. Все его мысли были заняты статьей и предстоящим разговором о ней.
Маратов, заложив руки за спину, расхаживал легкими и быстрыми шагами, что казалось странным при его грузной и массивной фигуре.
— Ну, что такое, Иван, твою буйную голову тревожит?
— Как вам сказать, Савва Артемьевич, — начал неуверенным топом Донцов. Ему вдруг показалось страшно трудным выбрать главное из того, что он писал в своей статье, из всех тех событий и фактов, очевидцем которых ему довелось быть. Он был готов к спору, но сейчас ему еще пока никто не возражал. — Я разочаровался в «Державном», — наконец проговорил он, — шел туда с радостью, а уходил — было не по себе. Не правится мне на нем и боевая учеба, и комсомольская работа, да и сам командир,—Донцов поднял глаза на Маратова, ожидая, что тот скажет, но пропагандист стоял боком у иллюминатора, смотря куда-то па горы, рассеянно барабаня пальцами по стеклу. Донцов помедлил немного и продолжал уже смелее, истолковав молчание Маратова как поощрение. — Был я, как вы знаете, и на «Дерзновенном». Там, по-моему, выше боевой дух.
Донцов замолчал, заметив, как раздраженно стучал пальцами по стеклу Маратов.
— Что вы скажете, Савва Артемьевич?.
— Удивлен, удивлен! — Маратов широко развел руками и снова зашагал по каюте, крутя за спиной пальцами. — М-да-а-а! — произнес он, останавливаясь напротив Донцова. — О «Дерзновенном» разговор поведем после... Меня тревожит другое. — Маратов сел на стул, который заскрипел под ним. — Ты говоришь, что разуверился в своем родном корабле?! Что ж, по-твоему, «Державный» не передовой корабль?
— Не передовой, Савва Артемьевич! Это мое твердое мнение. — Донцову хотелось подчеркнуть, что он уже все хорошо обдумал.
— Так! — протянул Маратов. Он с жалостью поглядел на Донцова, точно сомневаясь в его здравом рассудке. — Ты сегодняшнюю газету, Иван, читал? — вдруг спросил Маратов.
— Нет, а что? — встрепенулся Донцов. — Видите ли, я готовился к докладу... — он хотел объяснить, почему не читал газету, но Маратов не стал , его слушать. Он взял из пачки лежащих па столе газет сверху одну и протянул ее Донцову со словами:
— Не успел, невелик грех, сейчас прочти, что написано в ней про «Державный». А то ты с бухты-барахты бог весть чего наговоришь Меркулову. Статью о «Державном» я писал, и ее одобрил Меркулов. Вот и мотай себе на ус, или, как говорил Козьма Прутков: «Зри в корень». — Маратов взглянул па часы: — Я сейчас пойду послушаю, как проводится политзанятие, а ты, лапушка, в спокойной обстановке взвесь-ка все плюсы и минусы...
Усадив несколько растерявшегося Донцова за стол, Маратов вышел....Принимаясь за статью, Донцов уже понимал, что мысли, высказанные в ней, разойдутся с его мнением о «Державном», но в глубине души еще таил надежду на то, что могут найтись пути для сближения различных точек зрения. Однако, видимо, Донцов не учел того, что, размышляя и работая минувшей ночью, он настолько убедился в собственной правоте, так настроил себя против общепринятой оценки положения на «Державном», что никакой компромиссной позиции для него существовать не могло. Уже первые строки статьи «Методика пропагандистской, да и всей политической работы на «Державном» давно стала образцом для всего
соединения» — вызвали в нем внутренний протест.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174