— И вот, не желая тратить слов на похвалы, я решился его показать.
— Преданный нам? Ваш родич красив, весьма красив. Но согласится ли Анна выйти замуж за польского шляхтича, пусть даже он и Одровонж?
— Род этот знаменит, имеет большие заслуги перед династией, — приводил новые доводы Кмита. - Яку б Одровонж вел когда-то наследственные дела Ягеллонов в Чехии.
— Ах, так? Ну что же, следует позаботиться о судьбе нашего Аполлона...
— До меня дошли вести, — добавил Кмита, — что герцог Альбрехт перестал домогаться руки Анны Мазовецкой. Женится на датской королевне Доротее. Остается один Вильгельм. Но полагаю, что в состязаниях, которым покровительствует Венера, победу одержит Одровонж.
Бона колебалась лишь какое-то мгновенье — согласилась она, — попробуем, пан маршал, и таким путем бороться за Мазовию. Отвоюем ее для Августа, для Ягеллонов...
В тот же вечер королева, уже лежа в постели, слушала игру Анны Зарембы. Звуки лютни были чисты и мелодичны, но королева сделала знак рукой.
— Играешь отменно. Однако на сегодня довольно.
— Может, почитать письма?
— К чему? Одно-единственное важное — из Варшавы — не пришло. Короля все нет и нет. А мне так неможется!
— Светлейшая госпожа, вы сегодня прекрасней, чем когда-либо!
— Но он даже не шлет гонцов! Не справляется о моем здоровье, — сердилась она. — Сидит в Мазовии и вот уже несколько месяцев размышляет, отравили Януша или это только наговоры. Все думает, можно ли закончить дознание и похоронить наконец покойника. Вдруг притязания княжны справедливы? Жалобщиков да советчиков у него довольно! Он всех готов выслушать! Только не меня! Не меня!
— Мой бог! А в замке теперь, после столь многочисленных аудиенций у вашего величества, говорят...
— Что-нибудь подслушали? Повторяют? — встревожилась Бона.
— Этого я не знаю, но слышала, о чем люди толкуют. Говорят, что внуки наши, вспоминая наш век, не смогут сказать, что у нас был король-воитель.
— Не смогут сказать. Не понимаю. А что же они скажут? — недоумевала Бона.
— Королева-воительница, — шепнула девушка. Казалось, Бона взвешивала эти слова, как бы оценивая
свое влияние на короля. Анна, чувствуя, что сболтнула лишнее, бросилась целовать госпоже руки.
— Простите, ваше величество. Я виновата, не следует слушать и повторять вздор, которым тешат себя придворные, карлики и шуты.
— Вздор? — Бона задумалась. — Мне самой бы это не пришло в голову, но... Воительница! Это звучит. Ни об одной аглицкой или французской королеве такого никогда не говорили.
Губы ее шевельнулись, казалось, она с трудом сдерживала улыбку. Анна опустила голову, но вместо упрека услышала одно-единственное слово:
— Выйди.
После трагической смерти Януша двор только и занимался злословием, в ходу были и недобрые шутки Станьчика. Отравительница Радзеёвская, после того как слуги ее были наказаны, скрылась. А впрочем, говорили люди, кто знает, быть может, она вернулась в Краков? Обучает своим наукам карлицу Досю? Да и дочь италийской принцессы, должно быть, тоже владеет ими в совершенстве, недаром король не спешит из Варшавы домой, наверное, видеть ее не желает? А чего ее благодеяния? Сделав Кшицкого епископом, она совсем утратила чувство меры. Раздавать духовные должности следует осмотрительнее, разумно исполняя волю его величества. Много лет подряд Кшицкий был всего лишь королевским секретарем и вдруг сделался его преосвященством, уехал в Варшаву вести дознание. Зачем? Кого он хотел там защищать или выгораживать? Быть может, ту, к которой слуги то и дело относят блюда с привезенными из Бари темно-оранжевыми апельсинами и спелыми, сочными лимонами, потому что ей, скажите на милость, нужно поддержать силы для счастливого разрешения от бремени. Кто такой Одровонж и зачем Кмите понадобилось представлять его королеве?
Любимым развлечением итальянских придворных королевы были музыка и танцы, балы, о которых больше всего потом в Бари судачили и на которых дамы могли блеснуть красотой, нарядами и даже, по примеру Беатриче, подыскать себе достойного мужа, человека богатого, а быть может, даже и сановника. А тем временем на Вавеле было тихо, как в гробу, но слабость и недомогание не могли спасти Бону от злословия обойденных ею или же тех, кто на себе убедился, как страшен ее гнев.
А королева меж тем, не догадываясь о недоброй молве и слухах, которые Паппакода, так и не назначенный управляющим, предпочитал передавать всем, кроме своей госпожи, часами прогуливалась по галереям под руку с сопровождающим ее Алифио.
— Глупее медиков никого нет. Ходить велели побольше, — говорила она сердито, — будто ходьба поможет мне родить сына. А как он нам нужен в этом страшном двадцать шестом году! Столько бед сразу: и смерть Януша, и нашествие турок на Венгрию. Было бы хоть какое-то утешение — второй сын.
— Придворный астролог... — начал было Алифио.
— Ах, не называйте его имени! Это глупец! Есть какие-нибудь вести из Буды?
— Увы, турки подошли к самому Могачу. Трудно предугадать, захочет ли Людвик встретиться с ними у стен этой твердыни, в чистом поле или же, напротив, укроется в крепости...
— Я ничего не смыслю в военном искусстве. Иногда даже жалею об этом. Быть может, я могла бы тогда помочь королю советом...
Алифио молчал, Бона окинула его испытующим взглядом.
— Я знаю, о чем вы думаете: что король об этом не жалеет. Разве не правда?
— О, ваше величество... — попытался было он возразить.
— Не вздумайте говорить неправду. У вас это скверно получается, — оборвала она его. — Ну что же, остается просить бога лишь об одном: чтобы король побыстрее вернулся из Мазовии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185