— Оставляешь?— прижалась спиной к двери.
— Так надо, Индре.
— Надо? Почему надо?
— Мы с твоей мамой... мы решили жить отдельно.
— И решили, что я маленькая, глупенькая, ничего не понимаю?
Марцелинас топтался перед Индре растерянный, просто вне себя. Бросил взгляд на Кристину, в глазах просьба: не молчи...
— А мы-то думали, Индре, что ты гораздо умнее и дашь нам отдохнуть. Мы устали, мы ужасно устали и не можем... это невозможно, пойми...
Он наклонился, как бы уменьшился, видно, почувствовал себя смешным и снова покосился на Кристину: ну, чего молчишь?
— Не мучай отца, Индре. Он опять придет.
— Да, точно, завтра или послезавтра я обязательно забегу. Ты уже большая, Индре... Отойди от двери.
Индре вздернула подбородок, в ее серых глазах блеснуло обжигающее презрение.
— Ха! Ты решил, что я хочу тебя удержать?— Она отошла от двери, повернулась к стене, узкие приподнятые плечи задрожали.— А я все верила, что ты не только... не только... но еще и мужчина...
— Да что ты смыслишь, Индре!— набросилась Кристина.
— Настанет время, и ты, Индре, будешь думать
совсем по-другому. И тебе будет стыдно за то, что ты сейчас наплела.
— Можешь убираться, папаша.— Хрупкие, совсем еще детские плечики поникли.
— Индре!— крикнула Кристина.
— Можешь убираться, оставь нас.
Казалось, Индре вот-вот бросится к двери, откроет ее и крикнет: «Убирайся...»
Конечно, со временем Индре притерпелась, успокоилась. Кристине даже казалось — образумилась девочка. Бывает, приходит отец, а она сидит спокойно, шелестит страницами учебника, даже начинает что-то читать вполголоса. «Как дела, Индре?»—«Ничего».— «Покажи дневник».—«В школе».— «Двоек нету?»— «Нету».— «Завтра воскресенье, что собираешься делать?»— «Не знаю».— «Может, в кино или в театр пойдем?»*— «Нет».—«Я тебе оставлю пару рублей».— «Не надо».— «А все-таки, Индре».— «Как хочешь». Марцелинас не только рубль-другой дочке совал, но и подарки таскал, как-то даже недорогой магнитофон купил. Не отставала и мать. И она баловала девочку как могла и как умела, поскольку не знала, чем искупить свою вину или хоть смягчить ее.
— Может, сегодня папа придет. Ждешь?
— Жду,— покорно ответила Индре.
— Может, он однажды придет и останется,— Кристина перебросила мост в будущее.— И мы снова будем жить как раньше. Ведь ты бы хотела, Индре?
Индре усмехнулась краешком губ. Ее усмешки Криста не поняла, однако подумала: через год-другой Марцелинас вернется, и это должно будет стать победой Индре. Все заговорят — дочка примирила родителей. И Криста с Марцелинасом так скажут. И все поверят, долго не смогут забыть. Эту созданную воображением, подкрашенную историю Криста поведала и Марцелинасу, однако он как-то не впечатлился. Кристине стало горько.
— Если б я знала, что будет так невыносимо... Ах ты господи, если б могла проклясть, то прокляла бы тот день, когда мы решили... Ты слышишь, Марцелинас?
Марцелинас сидел на краю кровати, облокотившись о колени, острыми костяшками кулаков сжимая виски. Был обеденный час, та пора, когда они, убежав пораньше с работы, изредка тайком встречались дома. Марце-
линяс все опасался, как бы кто не заметил, что он захаживает к бывшей жене. Пойдут разговоры, могут что-нибудь заподозрить, так что лучше уж глядеть в оба, ведь с его завода в этом доме, как нарочно, трое живут.
— Иногда мне даже кажется, что тебе надоели наши встречи, что ты через силу навещаешь меня, Индре,— шептала Кристина, обняв Марцелинаса за плечи, и страстно ждала его ответа, который бы развеял ее недобрые мысли, рассеял нелепую подозрительность.
— Не говори так, Криста.
— Мне столько всего в голову приходит.
— Не надо.
— Не могу. Никак с собой не справлюсь.
— И мне не легко.
— Знаю. Но все-таки тебе не так, тебя никто не осудит, о тебе не будут сплетничать. С мужчины как с гуся вода.
— Надо терпеливо ждать.
— Ты не догадаешься, о чем я вчера подумала. Нет, нет, не догадаешься.
— Не угадаю.
— Ужас, какая мысль пришла: хорошо, подумала, что моя мать умерла.
— Криста, ради бога.
— Я так и подумала, Марцелинас: хорошо, что моя мать умерла.
— Почему? Почему, Криста?
— Как бы я ей сказала, что мы живем врозь? Она бы не перенесла ни нашей правды, ни нашего вранья.
— А может, ты?..
— Что я? Что?
— Если б твоя мать была жива, может, ты бы... Может, мы оба?..
Они посмотрели друг на друга во внезапном испуге, однако тут же опустили глаза. И, как нарочно, в воцарившейся в эту минуту тишине, такой напряженной и звенящей, услышали, что в двери заскрежетал ключ, лязгнул замок. Кто-то поддал плечом, однако дверь не открылась. Раздался звонок. Индре!— поняли оба и переглянулись. Кристина торопливо прибрала кровать, набросила халатик и, застегиваясь, выскочила в прихожую. Дверной звонок нетерпеливо верещал.
— Ты не на работе?— удивилась Индре.
— А ты почему не на уроках?— в свою очередь спросила Кристина.
— Удрала.
Индре стояла на пороге, не спуская глаз с матери.
— Всем классом? Закрой дверь.
В прихожую вышел Марцелинас. Вышел робко, в одних носках. Щеки Индре вспыхнули.
— Послушай, Индре, нехорошо ведь...
Не успел он отчитать дочь, как та сделала шаг назад и кубарем полетела вниз по лестнице.
— Индре!— окликнула Кристина.
Когда хлопнула дверь подъезда, она бросилась в кухню, навалилась грудью на подоконник и успела увидеть, что дочка убегает вдоль дома. Потом обернулась к Марцелинасу.
— Из-за тебя! Все из-за тебя!— набросилась на него.— Разве не говорила я, что не надо сегодня. Подожди, говорила,— потом запричитала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81