Отупевшие пальцы неуклюже задевали помаду, зеркальце, ножницы, кошелек, мяли носовой платок, до боли укололись о шпильку и снова ворошили, рылись, пока, наконец, на самом дне в уголке не нашарили кусочек желтого металла с шелковой тесемкой. А может, не стоит? Соседи пошумят и перестанут. Но замок уже щелкнул, дверь приоткрылась, словно ее потянули изнутри — не Кристина ее толкнула, нет. Переступила одной ногой порог и застыла, подавшись вперед. В тесной прихожей под вешалкой, среди висящих плащей, какой-то долговязый парень в красной рубашке, выпятив жирный девчоночий зад, обтянутый залатанными джинсами, тискал Индре, прижав ее к стене. Ее обнаженные руки, закинутые на шею парню, трепыхались. Кристина не нашла сил, чтобы отскочить и захлопнуть дверь. Словно в столбняке, широко разинув рот, глядела она на эту странную схватку, пока из кухни вдруг не выскочил какой-то парень и не рявкнул:
— Хватит!
Индре увидела мать. Пронзила взглядом разъяренного зверька, встряхнулась и, схватив за руку внезапно побледневшего краснорубашечника, утащила его в комнату. Все забежали туда, захлопнули за собой дверь.
На подгибающихся ногах, опираясь рукой о стену, Кристина добралась до кухни и грузно опустилась на
табурет. Глядела на застланный серым линолеумом пол, усеянный окурками и пробками от бутылок, усыпанный кофе и сахарной пудрой. Сидела, погрузившись в тяжелое облако сигаретного дыма, намертво стиснув зубы и сжав губы. В комнате замолкла музыка, послышались шепот и шорох. Кто-то на кого-то шикал, кто-то сказал, что у него «люкс-идея», потом захихикала девчонка и громко, нараспев произнесла: «Кошма-а-ар». Голоса, слова, громыханье стульев и звон стекла смешались воедино, Криста не только не могла ничего разобрать, но и не хотела. Кончиками пальцев сжала виски, потом заткнула уши и все трясла головой, трясла, словно силясь проснуться от кошмарного сна.
Когда чуть успокоилась и открыла глаза, увидела Индре. Прислонясь спиной к притворенной двери, дочка злобно глядела на нее. Жирно подведенные ресницы подрагивали.
— Зачем вернулась?
Это был не вопрос — обвинение, от которого Кристина съежилась. Она не могла оправдываться, защищаться. И не нашла слов, которыми сама могла бы атаковать.
— Ты испортила мой праздник. Ты все нам испортила.
Индре цедила слова сквозь зубы. И крепко сжимала кулачки, словно собираясь ударить мать.
— Индре... доченька,— наконец отдышалась Кристина.— Ты забыла, Индре, сколько тебе лет.
— О, крошка!.. Я для тебя всегда крошка. А что завтра или послезавтра паспорт принесу, и не думаешь.
— Паспорт ничего не значит... еще ничего не значит...
— Нотацию прочитаешь в другой раз, когда у меня будет время. Сейчас мы уходим.
— Куда ты пойдешь, Индре?
— Адью! — махнула детской ручонкой, еще книксен сделала и через плечо оглянулась на столпившихся в прихожей друзей: вот какой я молодец!
Кристина встала с табурета, сделала шаг. Под ногой хрустнул черепок разбитого блюдечка.
— С кем ты связалась?.. С кого пример?..
Индре уже из-за двери посмотрела взглядом разъяренного звереныша. Казалось, даже белыми зубами застучала.
— Это твоя жизнь мне должна быть примером?
Неужели это дочка швырнула? Прямо в лицо. И отвернулась — делай, что хочешь!
В прихожей топтались трое парней и две девчонки, ровесницы Индре. Краснорубашечник держал в руке магнитофон, в другой — увесистую сумку. Индре схватила курточку с вешалки.
— Куда вы, дети? Посидели бы,— Кристина не знала, как удержать их, убегающих в дверь.— Индре! Куда ты?..
Слова матери, может, и дошли до дочки,— она застыла на ступеньке лестницы, покачнулась. Однако краснорубашечник потянул Индре за руку и ухмыльнулся:
— На зеленой лужайке бабочек погоняем, цветочки срываем.
С воплями и хохотом скатились с лестницы.
Кристина затворила дверь, добрела до кухни и опустилась на тот же табурет. Боком прислонилась к столу, горящие щеки зажала ладонями.
Ах ты, господи...
— Когда я была маленькая...
— Рассказывай, мама...
— Когда я была такая, как ты...
Индре была внимательной слушательницей, однако Кристина считала, что лучше прочитать ребенку сказку, чем пускаться в далекие времена, которые туманным озером плавали в ее памяти. И все-таки иногда, не устояв перед просьбой малышки, устремляла взгляд куда-то вдаль и начинала:
— Когда я была...
В тот раз, после похорон матери Кристины, они покачивались на мягком сиденье в конце полупустого автобуса. Молчали. Их ждала далекая дорога домой. Индре прильнула к Кристе, казалось, заснет, однако глаз не закрыла. И Кристина без дочкиных просьб тихонечко заговорила: не то дочке рассказывала, не то самой себе...
Как они приехали в Вангай, она не помнила. Говорят, едва усадили ее на телегу, как она тут же заснула на маминых коленях. От родителе^ знала: в ту сумрачную осень они покинули деревню. В город их гнал не только постоянный страх перед долгами и молотком
судебного исполнителя, но и желание любой ценой спасти Кристину. Две ее старшие: сестры умерли, когда им исполнилось три года. Какой-то мудрый человек сказал, что и Кристину это ждет, потому что их земля, дескать, находится «посреди магнита». Мать потеряла голову и умоляла отца уехать из деревни. Отец когда- то две зимы проучился, вдобавок — на все руки мастер. Разве такой умелец в городе пропадет? Мать, надо сказать, была горожанкой, родом из большого села выскочившей замуж без благословения и приданого. Однако теперь, когда они собрались в город, ее отец взял тысчонку и положил на стол: «Вот тебе. И руку мне поцелуй за то, что сердце у меня отходчивое».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81