Подумай, кто сейчас побежит за ним в Частую? Да ему, может, на работу надо идти, а нам музыку начинать с самого обеда. Вот я сразу же о тебе и подумал.
— Обо мне?
— Ведь ты, надо полагать, кое-чему уже научился?
— Песенки играть?
— Не в песенках дело! Будешь делать вот так: хр, хр, хр, хр...
— А я сумею?
— Ну тогда, по-моему, ты чистый болван! Целый месяц музыкальный инструмент терзаешь, хрипеть-то на нем можно бы уже научиться. Станешь делать: хр, хр, хр, хр... А не сумеешь, так для виду хоть надувай щеки. Беги сейчас же за геликоном, а через полчаса будь у меня.
РУДО КЕМЕНЕШ ВЕРНУЛСЯ
Совсем запыхавшись, я влетел в дом. Мама сидела за столом и щипала перья.
— Не пыхти так, все у меня сдуешь, — сказала она.
— Да я сейчас уйду...
Не договорив, я вбежал в комнату.
Что такое? На шкафу, где всегда лежал геликон, ничего не было.
— Геликон где? — спросил я, бросаясь в кухню.
— Геликон? Я только тебе сказать собиралась. Был здесь этот Кеменеш и взял трубу.
— Рудо?
— Он самый.
— Ведь Рудо в Остраве?
— Нет.
— Он там!
— Он третьего дня вернулся.
— Третьего дня? -Да.
— И у нас был?
— Был у нас, дома тебя не застал.
— А что ему понадобилось?
— Да ничего. Взял геликон и ушел.
— Он взял геликон?
— Ну да.
— Зачем вы ему отдали?
— Отец отдал.
— Зачем?
— Рудо сказал, что труба его.
— Чья?
— Рудова.
— Совсем не его!
— Так он сказал.
— Дядя Загрушка говорил, что все трубы общественные.
— Не знаю.
— Зачем же вы отдали!
— Что ты на меня кричишь? — сердито спросила мама.
— А зачем вы ему отдали?
— Иди к нему и спрашивай с него!
— Он мне не отдаст.
— А почему он отдать должен?
— «Почему, почему»! Кому ее дядя Загрушка дал?
— Он тебе на то время дал, пока Рудо в Остраве находился. Вернулся Рудо, значит, и труба опять к нему перешла.
— Она ведь не его!
— Его... Вон там ведро, сходи-ка лучше к Ризику за водой.
— Не пойду!
— Что еще за «не пойду»? Ты у меня только не послушайся!
— Не пойду!
— Ну, без разговоров! — приказала мама.
— А вот и не пойду!
— Ах, вот как?!
Мама встала и пошла за отцовским ремнем. Я схватил ведро и выскочил на двор. Там с досады и от злости я швырнул ведро в снег и пнул его изо всех сил. Этого делать как раз и не следовало: из сарая вышел отец.
— Ты что делаешь? — удивленно спросил он.
— Ничего!
— Мариша, подай-ка мне ремень! — воскликнул отец, обращаясь к маме, и направился в кухню.
В ту же минуту я оказался на улице.
Я УШЕЛ ИЗ ДОМА
Я вздумал было пойти к дядюшке Загрушке, да одет был совсем не по-праздничному. Приду к нему в будничном, а дядюшка Загрушка ругать меня за это начнет. Да и чего я туда пойду? Раз Рудо вернулся, дело и без меня обойдется, Рудо старый музыкант, а я еще ничего играть не умею.
Я отправился бродить по деревне, но пробирался от дома к дому так, чтобы ни отец, ни мать меня не заметили. Как теперь я домой вернусь? Отец меня непременно выдерет. Правда, можно вечером прийти, когда отец на работу уедет. Мама треснет разок-другой, на том дело и кончится. Может, и просто за вихор дернет. А вот отец не помилует. Пойти домой сейчас, так мне и от мамы и от отца влетит.
Я встретил Юро Ванду и Милана Футко. Они шли кататься на лыжах.
— Пойдем с нами,— позвали они меня.
— Мне что-то не хочется.
— Да у тебя и лыж нету! — воскликнул Милан.
— Я тебе свои покататься дам,— предложил Юро Ванда.
— Нет. Неохота мне.
— Просто на лыжах не умеешь кататься,— ухмыльнулся Милан и оттолкнулся сразу двумя палками.
Не пойти ли мне к Лацо Гельдту? Но мама, уж конечно, будет там меня искать. И я не пошел к Лацо.
— Винцо, Винцо! — окликнул меня кто-то.
Я оглянулся.
— Винцек, ты разве не пойдешь с нами? — Мне улыбался дядюшка Тауберт с барабаном.— Гм... Чего ты тут ходишь? Ты именинник сегодня, мы в твою честь играть к вам придем.
— Правда придете?
— Ну, понятное дело! К каждому Винценту зайдем. И не только к Винцентам, но и ко всем лесорубам. Ты чего надутый?
— Да нет, я ничего.
— Ну да, я по лицу вижу.
— Озяб немножко,— отвечаю я дядюшке Тауберту.
— Озяб? Разве так холодно? Ты просто плохо оделся. Почему ты не надел зимнее пальто?
— Нету. Как так?
— Дома оставил.
— Я и говорю, что плохо оделся. Мы придем к тебе сегодня, сыграем в твою честь.
А когда? Когда придете-то? Вечером?
— Вечером. Сегодня славный такой денек,— говорит дядюшка Тауберт.
— Где там славный! Холодно!
— Это тебе кажется. Зиму через месяц поминай как звали. Ты погляди, воды-то сколько на дороге!
— Дождик идет.
— Никакого дождика нет. Такое тепло — хорошая примета. Примету знаешь?
— Нет, не знаю.
— На Винцентов день воды много — вина будет много.
— А почему?
— Оттепель сегодня.
— Но почему же вина будет много?
— Люди опытные уж знают.
— Но неправда это, наверное.
— Как бы не так! Если на Винцента курица из лужи воды напьется, значит, в тот год вина много будет... Так ты, значит, не пойдешь с нами?
— Рудо Кеменеш вернулся,— еле выговариваю я, потому что у меня в горле стоит какой-то ком.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Набедокурил, что ли? Признайся.
— Да нет, ничего.
— Ну, я пошел.
ГОЛУБЕЙ МНОГО
А я все брожу по деревне. Замерз, хоть и оттепель. Снега ой-ой еще сколько! А на дороге слякоть. Хоть бы пальто у меня было!
Я нашел на винограднике сторожку и оттуда смотрел на горку, где было полно ребят. Они катались на лыжах,
на санках. Им-то что, дома их никто не заругает! Может, и побранят, да не побьют.
Анча Фиалова спускалась в деревню по руне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23