Ему стало приятно это отвлечение от себя и пощекотывание в ушах, и он начал время от времени требовать повторения. Словом, гитару он полюбил, а также кроме основного отца полюбил и этого, поющего и играющего на гитаре.
Мир, в который пришел Витек, чтобы жить в нем, ничем пока не омрачал его первых дней. Он чувствовал себя счастливым и рано научился улыбаться.Над его колыбелью всходили новые звезды, под ними Витек рос и развивался быстро. Не заметили, как прошло семь месяцев, и он уже мог сидеть и даже стоять в кроватке, держась цепкими руками за перильца. Голова его немного опережала выросте, казалась большой и нескладной по отношению к резвому и подвижному тельцу. Катя говорила, что все выправится. Она вообще про эти дела знала больше Бориса, хотя и была намного моложе его. Дядя Коля также высказался насчет головы, он считал, что так оно и должно быть, потому что еще при рождении якобы предупреждал о том. Мол, головастый будет и далеко пойдет. Это верно, предупреждал.
С порога смотрел дядя Коля, как Витек стоял в кроватке, как, вцепившись одной рукой в перильца, другой хватал перед собой воздух,— видно, чего-то хотелось ему. Он напряженно таращил глаза и тянулся схватить что-то рукой, хотя впереди ничего особенного не было: была родительская кровать, за ней ковер на стенке, и на ковре висела гитара. Возможно, он к гитаре тянулся и не обращал никакого внимания на то, что говорилось о нем.
Было воскресенье. Борис, примостившись с одного конца стола, конспектировал главу из истории. На другом конце, от шкафа, занималась Лелька. Когда Витек проснулся, Катерина поставила его стоять в одной рубашонке, без штанов, сама присела на диван, любовалась сыном. И Борис отодвинул свои конспекты, тоже стал смотреть. Тут и дядя Коля вошел, на минутку только, на Витька взглянуть. Стоял у поро-
га теперь, рассуждал о политике. Размышлять, объяснять все на свете он любил, только затронь его, особенно за своим портняжным делом: он шил кое-что дома, заказы брал. Размышлять вслух или про себя, когда некому слушать,— было любимым его занятием, потому что тут он чувствовал свою силу и свое превосходство над другими людьми, среди них он не находил пока равного.
— Не можешь ты без политики, дядь Коль,— сказал Борис.— Во все места суешь ее.
Дядя Коля сотворил на своем морщинистом длинноносом лице снисходительную усмешечку.
— Ты вот, Боря, железки свои, может, и хорошо делаешь, а в смысле развития отстаешь, хотя и партейный. Правда, у меня вон и Марья партейная, да что толку. У нас ничего нету без политики. Куда ни ткни пальцем, опять в нее же и уткнесся. Вот именно, куда ни ткни, все в нее же и попадешь. Раньше, то есть в царское время, ее нигде не было, в верхах-то она была, конечно, а так чтоб внизу, средь народу — политики не было. Другое дело теперь, строй у нас теперь новый, в политику втянуты все люди снизу доверху и во всю ширь и глубь, все по всей державе связаны одной ниткой.
— Ты, дядь Коль, прямо философ у нас.
— А ты как думал!
— Я и ничего, не спорю.
— А чего спорить. Если я шью кителя или штаны, ты думаешь, это главное? Не-ет. Это — кусок хлеба. И то временно. Потому что главное у меня — мыслить. Одни люди работают, то есть вкалывают, другие думают, мыслют над проходящей жизнью, какие она дает явления. А также о человеке, кто он и зачем нужен природе? Штаны шить каждый сможет, а мыслить — не всякому дано.
— Ты бы, дядь Коль, помог мне разобрать главу, туго дается.— Борис передвинул с места на место «Историю» и как бы оттолкнул от себя.— Не дается без привычки.
— Я ведь, Боря, ваши главы не читал. Все мысли в людях, из людей они и по главам идут. Для тех, конечно, кто сам не может. Мне эти главы ни к чему. У меня свои в голове.
— Ты не прав, дядь Коль.
— Нет, я прав, правей уже нельзя. Лелька стала учить стишок.
— «Идет, гудет зеленый шум, зеленый шум, весенний шум... Идет, гудет...»
Но тут и Витек заплакал. Не дотянулся к гитаре. Катерина подхватила его, боком протиснулась к столу и между Лелькиными учебниками и «Историей» с тетрадочкой Бориса поставила бесштанного Витька, хотела надеть на него чулочки. Но сперва ей самой хотелось поглядеть и другим показать, как Витек стоит и какой он славный, как он перебирает ножками, вроде ходить собирается. Она взяла его за ручки, растопырила их и дала Витьку полную свободу стоять самому.
— Гляди, отец, гляди, он ходить хочет,— радовалась Катерина.
Все глядели, и Лелька перестала учить стишок, замерла, наблюдая за братиком. Но братик не стал ходить, потому что весь сосредоточился на одном деле — выпускал упругую струйку, писая на папины конспекты. Борис кинулся спасать книжку с тетрадкой, но было поздно. Катерина хохотала, хохотала Лелька. Борис стряхивал с книги и с конспектов теплые лужицы — ах ты, бандит, разбойник и так далее.
Дяди-Колино лицо сморщилось в улыбке, он даже чихнул от удовольствия.
— Умный будет мужик,— говорил и смеялся дядя Коля.— Далеко пойдет, ха-ха-ха.
Первые шаги свои Витек сделал на столе, во время девания.
— Пошел, пошел, топ, топ,— приговаривала Катерина и, когда Витек притопал к самому краю, поймала его, стала тискать, радоваться. Витек смеялся, ему тоже понравилось ходить. Потом уж, ползая по полу, он сам поднимался и топал по комнате, поначалу придерживаясь то за кровать, то за бабушкин диван, то за свою кроватку. Он был очень способным и быстро стал ходить самостоятельно. Но когда первый раз пустили его во дворе — уже тепло было и сухо,— увидели, что ходит он боком. А когда научился бегать — и бегать стал боком, прыг, прыг, ножка к ножке, бочком, бочком. Иногда дети делают так нарочно, нога к ноге, нога к ноге, вприпрыжку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91