.. «Только благодаря мужеству Крохиной была разоблачена группа Нильского». Не простят они мне этого...
— Тех, кто по одному делу, держат в разных местах,— успокаивал ее Иван.
— Берегу-ут,— с сарказмом проговорила она.— Даже лавочку на суде отдельную выделили.— Она помрачнела еще больше.
— Выбрось глупости из головы! — потребовал оп.
— Правильно. Давай — о тебе. Женись на Аннушке... Она хорошая. Любит тебя.
Это было неожиданно. Хотя как сказать. Треугольник Аннушка — он — Марина давно «созрел». А решила все жизнь. Марина уходит в заключение на пять лет. Младшая сестра остается.
«Любит...» Да, он знал, что Аннушка его любит. А Марина? Не ради ли Ивана она пошла на бандитский нож?
Что ей можно было сказать в тот момент? Любые слова прозвучали бы фальшиво.Иван растерялся, не знает, что ответить. А их уже поторапливали: за арестованными пришла машина.
«Аннушка любит тебя...»
Он мог тогда сказать ей такое, о чем, возможно, пришлось бы потом сожалеть всю жизнь. «Она любит! А ты? А меня вы спросили, кого люблю я?»
Но Марина — умница, зажала ладошкой ему рот. «Не надо... Молчи! — молили ее глаза.— Мне хорошо и без слов... Я же вижу...»
— Заканчивайте свидание! Марина чмокнула его в щеку:
— Прощай, человек ты мой, человек... Аннушка будет тебе всю жизнь верной женой. А я — другом...
Осужденных увели, комната опустела. Иван еще какое-то время стоял, словно одурманенный. Оп потерял что-то очень важное для себя. Может, самое нужное в жизни... На судне в штормовом океане разбили единственный компас... Как яге быть? Как определить направление? Где земля? Где родной порт? Вокруг — только вздыбившиеся волны, куда ни глянь — до самого горизонта — туманная темень...
Аннушка ждала его в вестибюле. Увидела, поспешила навстречу.
— Ну, что она говорила? Что?
Он пожал плечами: такое короткое свидание. Многое, хотелось сказать, да не успел.
— Наказала, чтобы я женился на тебе.
Аннушка оторопела. Не знала: верить — не верить? Шутит Иван или всерьез?
— Марина вас так любит...
Аннушка не смела поднять глаз: теребила кончик платка. Оп легонько взял ее за подбородок, хотел увидеть глаза. Но девушка зажмурилась.
— Посмотри на меня,— потребовал Иван. А когда она раскрыла свои глазищи, спросил: — А кого я люблю?
— Не знаю,— тихо ответила Аннушка.— Наверно, Марину... Ее нельзя не любить. Она красивая и хорошая.
— А надо бы знать,— укорил он ее.
Но и сам в тот момент толком ответить на свой вопрос не мог. Еще несколько минут тому назад, в арестантской, он готов был последовать за Мариной на край света. Шли же жены декабристов за мужьями в Сибирь. Ушла за Дмитрием Карамазовым непутевая Грушенька. Почему за любимой не может последовать на край света и он!
Стоя перед переполошившейся Аннушкой, глядя в ее набухшие от слез глаза и зная, что причина этих слез оп, первая ее невысказанная любовь, Иван растерялся.И там... И тут...Таких два разных чувства! Там — жажда подвига во имя... Здесь что-то тихое, удобное, очень неопределенное...
Если «то» — любовь, тогда что же «это»? А если «это» — любовь, тогда что же «то»?
В каждом своем письме из заключения Марина спрашивала: «Поженились? Нет? Почему с этим тянете! Я хочу, чтобы у вас был сын».
Не отдавая себе отчета, Иван инстинктивпо чувствовал, что Марина торопит события: «Пока я отбуду срок — у вас с Аннушкой все должно определиться, да так, чтобы назад возврата не было».
Аннушка молча показывала ему такие письма. И однажды Иван решил: «Ирина этого хочет». Он никогда потом не сожалел о том,что расписался с Аннушкой; через неделю уже привык к ее заботам о нем и ее постоянному присутствию.
Впрочем, поскорее жениться у него была особая причина: приспело время официально усыновить Саню, который жил с ним. А женатому пройти все бюрократические рогатки на этом пути гораздо проще.
Марина вернулась из заключения через три с половиной года. Иван с Аннушкой и Саней в ту пору жили в большом обветшавшем доме Крохиных. Марина, конечно же, тоже поселилась под родительским кровом. Она быстро нашла общий язык с мальчишкой. И с тех пор стала членом Ивановой семьи.
Не слукавил ли Иван Иванович в то далекое время перед самим собой? Он никогда не задавал себе такого вопроса, поэтому и ответа на пего не было.Саня сидел перед ним, как неумолимый судья.
«Судить других — легко,— думал Иван Иванович.— А вот себя... И не только судить, но и осудить! Приговорить! А ведь мы чаще всего лишь делаем вид, будто судим себя. На самом деле лишь защищаем и оправдываем. По любому случаю находим смягчающие вину обстоятельства, смягчающие до такой степени, что вина кажется заслугой»,
Да... Приходит время, и сыновья судят отцов. Только не по отцовским законам, а по своим, предлагая свои мерила добра и зла.
— Ты, отец, прошел в жизни мимо своего счастья. Вернее, не прошел, а прошмыгнул и обрадовался: «Не заметили». Такую женщину обошел! Чище и выше ее нет на земле. А она свою любовь к тебе выстрадала. Она и сейчас живет в твоем доме только для того, чтобы видеть тебя.
— Ну уж ты... Сочинитель,— смутился Иван Иванович, которому укорные слова сына были приятны. По крайней мере, не противны.
— Но я видел, каким добрым теплом светятся твои глаза, когда ты смотришь утром на Марину, и сколько равнодушия в них, когда ты приходишь с работы и тебя встречает Аннушка.
— Это же естественно,— осторожно оправдывался Иван Иванович.— Утром я встаю бодрый, отдохнувший, полный надежд, а прихожу уставший, опустошенный, нередко злой.
Саня покачал головой, он с такой версией был не согласен.
— Ты пе думал, как страдает от такого двойственного положения Аннушка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122