Ждать невмоготу. Иван Иванович готов был ринуться навстречу «запаздывающим», как ему казалось, событиям.
— Олег Савельевич, не в службу, а и дружбу, мотнитесь-ка в лабораторию. Не гора к Магомету, так Магомет — к горе.
Крутоярову, конечно же, хотелось похвалиться проделанной работой. Он поспешил выполнить приказ старшего. Иван Иванович остался с Лазней вдвоем.
— Что вы из человека воду варите? — пробурчал задержанный.
— Не мы же с майором Крутояровым заварили кашу с мебельным,— возразил Иван Иванович.— Каша подза-густела, вот и приходится добывать воду из артезианских глубин человеческих душ.
Его начала одолевать усталость. «Как мы не умеем беречь свое бедное сердце»,— подумал он.Орачу шел сорок шестой год. Казалось бы, мужик в самом соку. Да, видать, стали укатывать сивку крутые горки. Когда-то он мог работать но сорок часов кряду, не смыкая глаз. А теперь депрессия наступает уже через двадцать часов. Наливается тело дряблостью. Глаза слипаются. Начинает ныть сердце.
Закурить бы... Но свои сигареты он выбросил. И, пожалуй, бесповоротно. Сигареты были у Лазни, если, конечно, их не отобрал у него ретивый служака Крутояров. Но не станет же майор милиции «стрелять», как мальчишка, у задержанного.
Помолчали. Иван Иванович спросил:
— А чего это все шесть с половиной тысяч — по полсотни?
— Для удобства,— пробурчал Лазня.— Шахта перечисляет деньги на сберкнижку. Пришел в сберкассу, просишь: «Девочки, мне — триста. Если можно, покрупнее...»
— Разве сотнями — не удобнее?
— Да так, сразу началось с полусотенных, а потом уж менять не стал.
— И по скольку же вы откладывали... к примеру, в год? — подводил Иван Иванович беседу с Лазней к финалу, который должен был бы прозвучать для задержанного как взрыв.
Не предчувствуя беды, Богдан Андреевич сделал вид, будто прикидывает в уме.
— В прошлом году уходил в отпуск, мне насчитали отпускные из расчета тысячи одиннадцати рублей с копейками. Так вот, семьсот в месяц — домашней «пиле», а триста — в мой загашник.
— Одиннадцать рабочих месяцев,— быстренько прикинул Иван Иванович,— по триста рублей — это три триста. А шесть с половиной тысяч — два года...
— Ну... что-то в этом роде,— осторожно согласился Лазня, видимо, чувствуя, что попадает в какую-то ловушку, расставленную майором милиции.
— На новую машину? — припирал его к стене Иван Иванович.
— На новую... А что?
— А то, Богдан Андреевич, что ровно два года тому назад вы купили «жигуленка». И с первого же дня начали копить на новую, резко урезая семейный бюджет? Не кажется ли вам, что в этом есть некая странность,— иронизировал Иван Иванович, убежденный, что еще один-два вопроса, и Лазня вынужден будет признать свое поражение.
— А это на тот случай, если... если я где-то грохну «жигуль»... Сколько аварий случается...
— Но два дня тому назад, когда Елизавета Фоминична вместе с сыном мыла машину, денег под ковриком не было...
— Да что я, лопух! — ощетинился Лазня.— Я сперва убрал гроши, а потом уж говорю: «Вымойте машину».
— А Елизавета Фоминична сказала другое: деньги-то не ваши, а Пряникова...
— Ну и дура! — сердито подытожил Богдан Андреевич.— Мои это деньги! Мои, кровно заработанные! И Петеньке их не видать, как своих ушей без зеркала. Мои1
— Все?
— Все!
— И те, которые находились в подвале под ящиками с картошкой?
Если бы Лазня был чуть послабее здоровьем, его бы, наверно, свалил инфаркт. Глаза — навыкате, словно невидимые руки схватили за горло и давят. Перехватило дыхание. Наконец он продохнул, и на глазах выступили слезы: отпустило.
— Не ваши это деньги! — твердил свое Лазня.— Сколько лет я копил их, а для чего — уголовного розыска не касается. Может быть, мне осточертела жена-сквалыга! На каждую копейку пиши ей квитанцию, куда дел. А где взял — ее почему-то не интересует.— Он посмотрел на Свои руки. На правой ладони была огромная, с донышко стакана, застарелая мозоль, вся в глубоких трещинах,— неувядаемый признак долголетнего постоянного общения с отбойным молотком. Давно уже бригадир сквозной проходческой бригады не имел дела с этой техпикой времен первых пятилеток, он — организатор, а не исполнитель работ, но живет мозоль как память о молодости, проведенной в шахте.— Решил дать ей свободу, пусть складывает рубли с копейками. Но остаются дети! Не буду же я их обирать. Что в доме — все им. В чем пошел на смену, в том и гуляй, Ваня. А на что-то жить надо.
— Богдан Андреевич, ну зачем же так оговаривать себя?! — не согласился Иван Иванович с новой версией Лаз-ни.— Пятнадцать тысяч... Пусть по три в год. Хотите сказать, что еще пять лет тому навострили было лыжя? Полноте-ка! С женой вы в ладах. В дочке души не чаете. Да и она в вас... Знали бы, как она бросилась защищать ваше доброе имя, вашу свободу! Старший сын — вам первый помощник, духовный наследник, весь в отца. Захотите — не откажетесь. Я лично уверен, что пятнадцать тысяч — не из тех, что исчезли из мебельного вместе с инкассаторской сумкой. Но происхождение их мне пока неясно. Пряников знал, что мы с вами ушли из бани вместе. «Замели»,— определил он и позвонил вашей жене. «Если есть что-то такое — в тряпку и — с балкона». Что можно выбросить с балкона в тряпке? Документы, драгоценности, деньги... И еще выдам вам, Богдан Андреевич, служебную тайну. Пряников сказал: пусть все берет
на себя и других не впутывает. За это он обещал нанять адвоката и заодно подкупить следователя и судью. Чувствуете, Богдан Андреевич? Пряников мысленно уже посадил вас па скамью подсудимых. И пятнадцять тысяч рублей, которые нашли у вас, к Пряникову имеют самое непосредственное отношение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122