— еще больше удивилась гостеприимная хозяйка.— Да и Георгий тоже...
- Когда это было? Когда Анна привела его в дом и ска-вала: мой муж?
— Иваныч,— простонала Лукерья Карповна,— да откуда тебе все известно?
— Все оттуда же,— ответил он— Лет двадцать пять тому этот Георгий огрел меня ломиком по затылку, а Кузьма бил каблуком по руке, чтобы я выпустил чемодан. Теперь я, Лукерья Карповна, служу в милиции и ищу эту
пару.
— Господи! Покарай ты их обоих! — взмолилась она, крестясь.—Этот Георгий пришел за свата, мол, отдайте Анну за Кузьму, не пожалеете: в шелках будет ходить, в шампанском ноги мыть. Увидела я, что дело никудышнее. Привела его Анна и говорит: «Стели нам с мужем вместе». А самой-то еще и шестнадцати не было, паспорт не оформили. Что мне было делать? За волосы отодрать? Поздно. Нынче бы сказала: «Оставь девчонку в покое». А тогда испугалась срама: ославят девку на всю станицу. И давай хлопотать, чтобы их расписали. Не сумела.
— Может, и к лучшему,— подумал вслух Иван Иванович.
— И то так,— согласилась хозяйка.— Был бы возле нее Кузьма, не встретила бы Александра Васильевича.
К двум часам Звягинцев привел чернявого мальчишку лет четырнадцати.
— Отправитель телеграммы,— доложил ои.— Расскажи-ка нам еще разок, как все было. Да не дрожи: бить я тебя не буду, заработанных денег не отберу.
Мальчишка не сразу справился с волнением. Наконец заговорил, сначала сбиваясь, потом все увереннее:
— Он меня встретил возле станции, мы там с ребятами играли. Спрашивает: «Хочешь три рубля заработать на конфеты?» Отвечаю: «Мне конфеты без надобности, от них зубы болят». «А что тебе нужно?» — «Удочку,— говорю,— бамбуковую, с леской и крючками». Он говорит: «На почту смотаешься — будет тебе бамбуковая удочка с крючками и леской. Я,— объясняет,— работаю па элеваторе. Меня попросили отправить телеграмму, да уже не успеваю. Сбегаешь?» «А чего ж!» Дает мне бланк и говорит: «Пиши». Ну, я и написал. Потом дает десять рублей. «Отправишь телеграмму — сача твоя. Но квитанцию принесешь мне сюда, на вокзал». Я принес ему квитанцию.
На бланке отправленной телеграммы был написан обратный адрес Лукерьи Карповны Шорник, улица и номер дома, где она живет.
— А это откуда? — показал Орач пальцем на обратный адрес на изъятом бланке.— Он продиктовал?..
— Он, кто же еще!
Иван Иванович разложил перед мальчишкой свою коллекцию портретов.
— Кто-нибудь из них похож на того дядьку? Присмотревшись, мальчишка выбрал фотографию молодого Дорошенко.
— Ну что ж, спасибо,— отпустил Орач мальчишку. Но Звягинцев сказал:
— Придется познакомиться с его родителями. Допрашивать таких сопляков надо в присутствии папы-мамы, иначе протокол будет считаться недействительным.
Звягинцев с мальчишкой ушел, а Орач погрузился в н-вселые думы.Может показаться странным, но за двадцать лет работы врозыске, имея дело с матерыми преступниками, он не разучился верить людям. И первое знакомство с подозреваемым чаще всего начиналось именно с доверия к пему. Потом уже, вникая в детали дела, докапываясь до истины, он часто ругал себя за такое головотяпство. Но поручали новое дело — и все было по-прежнему: он верил в то, что человек случайно оказался причастным к преступлению. Иван Иванович много думал над тем, почему так с ним случается? И пришел к выводу: верить людям — черта его характера.
Теперь можно было объяснить, почему Тюльпанова посадила на глухой развилке к себе в машину двоих мужчин: она их хорошо знала! Если с ними были связаны лишь неприятные воспоминания более чем двадцатилетней давности, зачем было бы останавливаться? Увидела, опознала, прибавила газа и — будьте здоровы! Но она остановилась и позволила им сесть в «Жигули».
Что из этого следует? Значит... Стоп, майор милиции Иван Орач! Не увлекайся! Не принимай желаемое за действительное. Пока еще нет неопровержимых доказательств, что они сели в машину к Тюльпановой возле мебельного магазина. Это лишь домысел.
Когда они со Звягинцевым возвращались в Краснодар, тот радостно сказал:
— Теперь я верю, что дело об автомате с меня спишут, мы его раскроем,
Третьего мая был рабочий день. Звягинцев нашел в архиве старое дело, где главными действующими лицами были Кузьмаков и Алевтина Шорник. На скамью подсудимых тогда село восемь человек: шестеро мальчишек и две девчонки. Они называли свое сборище «шарагой». Алевтина, по кличке Крошка, считалась «королевой». Собирались обычно вечером, начинали «с пузырька». Своих денег на такое мероприятие, как правило, не было. Из шестерых работало двое, один учился в институте, один в десятом классе и один в ремесленном. Обе девчонки — из медицинского училища. Кузьмаков был «вольной птицей». Он, не стесняясь, определил на суде свою специальность: «Я — вор. Так и запишите: вор в законе».
Деньги на вечеринки добывали просто. Алевтина с подругой подыскивали возле гостиниц и ресторанов «клиентов», из приезжих. Идти в помер отказывались, мол, там могут «накрыть», и предлагали более «безопасное» место. «У подруги родители уехали в отпуск... Оставили ключи от квартиры. Подруги дома нет, вернется под утро. Но все это будет стоить двадцать пять рублей»,— сразу же предупреждала «королева».
Обе девчочки были молоденькие, и «клиенты» «клевали». В подъезде или подворотне заранее облюбованого дома приезжих кавалеров уже поджидала «шарага». Забирали часы, деньги, ценности. Документы и одежду не брали. «Чтобы не бежали в милицию»,— поясняла на суде Алевтина Шорник.
В деле имелось тридцать шесть фотографий. Королеву фотографировал кто-то из своих. И разоблачение «шараги» началось с того, что один предприимчивый студент сделал из снимков фотобуклеты и продавал их в общежитии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122