«Инспекция, в том виде, как она существует, деморализует учителя». Конечно, в доказательство этого он привел массу примеров. Он не побоялся того, что в числе гостей в первых рядах сидели школьные инспекторы и смотрели на него, такого юного, безбородого, уничтожающими взглядами. Он еще не успел отойти от стола, как его начали дергать за рукав и спрашивать, отдает ли он себе отчет в том, что сказал, и понимает ли, что это оскорбление для всех? «Если бы я не знал значения своих слов, я бы их не произносил, а раз вы находите, что они для вас оскорбительны, значит, ваши поступки, о которых я говорил, не честны и, значит, я прав, потому что и вы согласны со мной, иначе вы не чувствовали бы себя оскорбленными. Впрочем, кто находит мои слова оскорбительными, пусть подает в суд».
Между тем наши замечательные товарищи, испугавшись возможных последствий того, что они приняли доклад, дав ему хорошую оценку, и не желая обижать школьных инспекторов, созвали уездное собрание учителей с целью осудить своего коллегу Йована Байкича, который дерзнул публично высказать такие вещи. После
того как выступили все ораторы, Йован взял слово для защиты. В присутствии вновь назначенного инспектора, своего бывшего учителя П. Л., Йован коротко и ясно заявил, что жалеет тех своих товарищей, которые отрицают и опровергают то, чего опровергнуть невозможно. «Потому что все факты, которые я привел, вам хорошо известны, так как взяты мною из вашей же практики. Да, господа, из вашей практики! Среди вас находится один товарищ, который трусливо дрожит сейчас за свою шкуру. А совсем недавно он с возмущением рассказывал мне о том, как инспектору «захотелось дичи», и пока он, несчастный, охотился со служителем в горах, инспектор, по доброте сердечной, развлекал его жену, молодую учительницу, целый день и целую ночь. Утром он чуть свет тайком покинул деревню, приказав доставить ему журнал в другое место, где он проводил экзамен. Он поставил две пятерки, хотя бедняжка учительница держала экзамен не за двоих. Вот вам и инспектор, господа, и если вам жаль таких, пожалуйста, ступайте и вы все на охоту, чтобы хоть таким путем обеспечить себе пятерки и повышения!»
Желая уберечь от лишних страданий, он просил меня не ездить на это собрание, на котором товарищи намеревались его обвинять. Конечно, я его не послушалась. Я забавлялась, видя, как некоторые избегали даже здороваться с Йованом и пускались на всевозможные ухищрения, желая ясно показать инспектору, что они не разделяют кощунственных взглядов своего товарища. Мы с Йованом сидели за одним столом, в самом конце, и смотрели на весь этот позор.
В заключение слово попросил школьный инспектор. Надо было видеть злорадные усмешки одних и горестные мины других! Но это продолжалось не больше минуты, потому что инспектор сразу сказал: «Мне очень жаль, что пришлось быть свидетелем сегодняшней сцены. Вы, господа, слишком поспешили осудить своего прекрасного товарища и превосходного учителя. Господин Байкич своими знаниями, редкой культурой, своим моральным и гражданским мужеством делает честь не только вам, господа, но и всему учительству. И вы собрались здесь, чтобы судить и осудить такого учителя! Почему? Только потому, разумеется, что он единственный из всех не побоялся смело посмотреть правде в глаза и высказать ее тем, кого вы нашли нужным защищать. А почему? Потому, разумеется, что они ваши начальники и что от них
зависит оценка вашей работы, а с ней и ваше повышение по службе. И мне очень тяжело, что это случилось в моем округе и что я принужден сказать вам следующее: невзирая на все упреки, сделанные инспекции и инспекторам, я должен стать на сторону господина Байкича, который утверждает, что институт инспекторов в настоящем его виде деморализует учительство. Если бы дело обстояло иначе, не было бы этого собрания. Вот что я хотел сказать. И еще: интересно, что из всего доклада, полного оригинальных, свежих мыслей и смелых предложений, вы нашли нужным остановиться только на этом».
Он любезно и сердечно попрощался с Йованом, поклонился остальным и вышел.
Что только было после этого! Извинения, самые униженные извинения! Подумать только, инспектор на стороне того, кого они пытались осудить! А раз инспектор на его стороне, как же они могут быть против?
Восхищенный и счастливый, твой отец удобно уселся на извозчике и с удовольствием отвечал на поклоны товарищей, которые после тяжелой работы расположились перед кафаной за выпивкой и приветствовали его громко, с подчеркнутой любезностью. И знаешь, что он мне ответил, когда я высказала ему, как мне все это противно? «О, Ясна, их положение теперь гораздо хуже того, в котором я был недавно. Идеал тех, кто меня сегодня осудил,— «откормленная свинья» и «школьное пахотное поле», которым они пользовались. Они испугались, решив, что эти блага находятся в опасности. Как только они поняли, что опасность миновала и даже не угрожала им, они снова повернули в мою сторону. Думаю, что у них нет причин ненавидеть меня; они просто меня не поняли! До реформы начальной школы им нет никакого дела!» Когда я ему заметила, что при всей своей правоте он говорил слишком красочно, в особенности об охоте да еще в присутствии виновника этого события, и что эта яркая убедительность не всегда будет ему полезна в жизни, он воскликнул: «Но по крайней мере я заставил этого растяпу и негодяя покраснеть!»
Жизнь твоего отца, короткая и простая, не войдет в историю подобно жизни других людей, которые были сломлены прежде, чем успели развиться и дать то, что было в них самого ценного,— то, за что общество и сломило их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165