Желая унести как можно больше, Ненад не рассчитал своих сил. Несмотря на то что он первым уходил с привала, на следующий он приходил последним. Привалы устраивались с учетом не только расстояния, но и местоположения: выбиралось крутое место, склон, ров, лучше всего стена, к которым можно было удобно прислониться, вытянуться на минуту и так же удобно подняться. На протяжении всего пути веревки развязывали только раз возле двух верхних топчидерских родников, перед крутым и трудным подъемом. Здесь же обычно и закусывали кто чем мог, умывались, пили, поджидали отставших, перевязывали вязанки. Здесь
всегда царило оживление — потуже затягивали друг другу веревки, помогали встать, потные, усталые, стремились скорее припасть к кружке с водой.
Лела забеспокоилась. Она послала Косого обратно посмотреть, что случилось с Ненадом. Мальчик сбежал по тропинке в парк и не вернулся. Лела оставила стеречь мешки мальчишку постарше, а сама с Жиком-Воробьем отправилась на розыски первых двух. Они прошли мимо заброшенного родника, спустились в долину и вышли на открытое место, где под высокими платанами бил родник, обложенный камнем. Тут стояла толпа женщин; сбросив свои вязанки, они нагнулись над чем-то, чего Лела не могла видеть. Но, прежде чем она успела подойти, толпа расступилась, и появился Ненад, бледный, с мокрыми волосами, с которых стекала вода. Косой был с ним. Женщины продолжали обмениваться впечатлениями, когда подошла Лела.
— Лег отдохнуть на ровном месте, голубушка, а как захотел встать, веревки его и сдавили... Весь посинел; если б не перерезали веревок, задохнулся бы.
А Ненад с грустью наблюдал, как женщины, чтобы облегчить ему ношу, вытаскивали из его мешка лучшие поленья.
Хотя Ненад быстро пришел в себя, он все же вернулся домой позже обычного. Уже вечерело, и через улицу протянулись резкие тени. У ворот он еще раз взял с Лелы слово ничего не говорить ни своим, ни его родным, а потом тихо вошел в дом и на лестнице отвязал мешок. Тут он немного отдышался, размял руки и ноги, снял шапку и рукой кое-как поправил пробор на голове. Только после этого он начал подниматься по крутой лестнице, волоча со ступеньки на ступеньку мешок с дровами.
Обыкновенно Ясна, услышав шаги сына, выходила из комнаты и помогала ему втащить дрова. Но в этот раз Ненад дошел до второй площадки, а из комнаты никто не выходил. Тишина испугала Ненада. Он оставил дрова на площадке и побежал наверх. Взялся было за ручку двери, но услыхал голоса и остановился, затаив дыхание... Приглушенный мужской голос что-то настойчиво доказывал. Ненад сразу понял, что это господин Шуневич. И тут же услышал ответ Ясны:
— Никогда, уходите отсюда, уходите!
Мужчина продолжал настаивать, а Ясна — все решительнее отказываться. В комнате на минуту воцарилась тишина, потом послышался стук, как будто опрокинули стул, и крик Ясны, сразу же приглушенный. Ненад, не помня себя, толкнул дверь и бросился в комнату. Он увидел, как господин Шуневич отпрянул от стола, возле которого лежала Ясна, ослабевшая от борьбы. Она приподнялась и, указывая пальцем на открытую дверь, сдавленным голосом проговорила:
— Убирайтесь вон! Можете меня интернировать, повесить, что вам угодно, мне все равно!
Господин Шуневич стоял весь красный, с налитыми кровью, выпученными глазами, словно пьяный. Он громко засопел, зло усмехнулся, схватил с пола свою шляпу и кинулся вон из комнаты. Ясна смотрела, как он уходил... а с ним вместе мука, масло, сахар. Смотрела остановившимся взглядом, запустив худые пальцы в растрепанные волосы и полуоткрыв рот. Наконец, взгляд ее упал на Ненада, на его прозрачные, бледные щеки и худенькие руки, вылезавшие из заштопанной фуфайки. Она пришла в себя, с минуту тупо глядела в пролет двери, потом бросилась к сыну, опустилась перед ним на колени, крепко прижала к себе, дрожа всем телом, и зарыдала, припав головой к узкой худенькой груди.
— Бедный мой мальчик, несчастный мой мальчик, мама не может, не может, прости меня.
Ненад был слишком слаб, чтобы поднять мать. Сейчас в нем произошел значительный и глубокий перелом. Он стал тихо поглаживать волосы Ясны. Приникнув головой к сыну, она не видела серьезного выражения лица своего мальчика, лица маленького мужчины, которого огромной мрачной тенью коснулась тяжесть жизни и людских отношений. Ненад если и не понял их, то бессознательно ощутил всю их горечь.
Настала пора фруктов. Темно-желтые, лихорадочные лица свидетельствовали о холерине, дизентерии. За опущенными шторами прятался тиф.
Господин Шуневич больше не появлялся, хотя его тень витала за высокими окнами Гувернмана.
Однажды в июле Ясну принесли с распределительного пункта без сознания. Вызванный врач определил острое малокровие и общее истощение. Воздух, усиленное питание, молоко. Прописал молоко. Прошло три дня, пока достали в городской управе нужные удостоверения, печати, пока зарегистрировались. Наконец выдали и талоны: четверть литра в неделю. Еще три дня Ненад понапрасну простоял у бывших мясных лавок на Цветном рынке, на четвертый день он получил немного синеватой жидкости, а на пятый в доме уже не было ни гроша.
Ясна снова отправилась с Ненадом в городскую управу. Но в этот день господа чиновники не принимали. Народ шумел, не хотел расходиться, стояла невыносимая духота и давка. Чиновники, ругаясь, с трудом протискивались через толпу.
— Вы же получили молоко! Что вам еще нужно? Зачем вы усиливаете беспорядок?
Ясна посмотрела на говорившего. Тот смутился, не выдержав ее взгляда. Что эта женщина — сумасшедшая или на грани сумасшествия?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165