— Ясно,— сухо произнес Наум Сидорович.— Вы вправе требовать их. Но где они?
— Поищите, пожалуйста. Я подожду.
Наум Сидорович посмотрел на Игоря долгим, пристальным взглядом.
— Поищите.
Тогда в душе старика закипело. Сдерживаясь, он сказал как можно спокойнее:
— Послушай-ка, молодой человек. Я могу поискать их, но могу и не искать. А пока садись вот на тот стул и жди. Но учти: если вздумаешь открыть рот, то прежде подумай о том, что я старше тебя в три раза. В противном случае тебе придется ждать на дворе.
Игорь смутился: конечно, он не прав, нельзя таким тоном разговаривать со старым человеком.
— Вот так,— сказал старик, когда парень сел на стул. Он вытащил чемодан Изольды, бормоча под нос: — У девушек плохая привычка хранить письма. Не знаю, была ли у Изольды такая привычка. Посмотрим, посмотрим. Нет, здесь их нет. Может, где-нибудь в ящиках стола. Бедные девушки — хранят письма и не думают, стоит ли их беречь. Да, да, ты их должен получить обратно. Обязательно.
В комоде, под бельем, нашлась небольшая шкатулка, полная писем. Игорь сразу узнал их и протянул руку. Но старик стал не спеша просматривать письма.
— Подожди чуточку. Надо поглядеть, нет ли тут не принадлежащих тебе. Нет, кажется, все твои. Оно и понятно: не станет же Изольда хранить письма от отца с твоими письмами. Вот, забирай свое добро.
— Извините, что побеспокоил.— Игорь встал.
— Ничего, ничего. Наоборот. Я рад, что ты теперь можешь быть спокоен.
После ухода Игоря Наум Сидорович долго сидел, уставившись на пламя в плите. Ему казалось, что он должен был что-то сделать. Но что именно — он не мог вспомнить. Он пододвинул стул ближе к огню и вспомнил. Старик поднялся, разыскал на этажерке синюю тетрадь и достал из нее засохшую веточку березы. Веточка была такая сухая, что вспыхнула сразу, и старик едва успел отдернуть руку, чтобы не обжечься.
«Ну вот и нет ее. Сгорела»,— грустно улыбнулся Наум Сидорович.
Степан Никифорович опять заехал в гости к сыну. Андрей был рад его приезду, хотя в последнее время он с беспокойством думал об отце. Слишком мало отец бывал у себя на лесопункте и слишком уж много стал разъезжать. Люди уже начали посмеиваться. Был Степан Никифорович человек как человек и работник что надо, а теперь стал живым плакатом, ничем другим не занимается, только ездит да себя показывает, было бы хоть на что смотреть.
Последнее было не совсем верно — вид у Степана Никифоровича внушительный. Словно стыдясь своего огромного роста, он ходит сутулясь, и все равно его голова всегда возвышается, где бы он ни появлялся. А руки, слишком длинные даже для его высокого роста, болтаются где-то у колен. Забавно наблюдать, как он обрубает сучья. Когда он становится посередине поваленного дерева, ему почти не приходится сходить с места, чтобы достать до верхушки и до комля. Правда, сучкорубом ему, кажется, никогда не приходилось работать — только когда он показывает другим, как надо обрубать сучья. Степан Никифорович — один из немногих людей, кому довелось валить лес всеми орудиями труда, которые применялись на делянках Карелии: топором, и двухручной пилой, и лучковой, и электропилами как старых, так и новейших конструкций. Моторная пила «Дружба» в его ручищах выглядит просто игрушкой. Легко, как лось, шагает он по сугробам, а когда становится на лыжи, то его спутникам приходится нажимать вовсю, чтобы поспевать за ним, хотя идет он спокойно, не торопясь. Лицо у Степана Никифоровича широкое, на нем выделяется большой узкий нос, про который рассказывают даже анекдоты. Дескать, был со Степаном Никифоровичем и такой
случай. Зашел он в пивнушку, пива выпить. Из кружки пить не может — нос мешает: вот и пришлось ему попросить тарелку.
Над Степаном Никифоровичем добродушно посмеивались, рассказывая о нем анекдоты, да и сам он был не прочь отлить пулю. Когда начинали вспоминать разные случаи из фронтовой жизни, Степан Никифорович рассказывал, что однажды на фронте видел он огромную пушку. На фронт ее везли три паровоза, три дня ее заряжали, и когда из нее выстрелили, то три дня осколки летали. А когда собирались рыбаки, Степан Никифорович вспоминал, как он однажды поймал щуку. Тянул ее, тянул, метра на три уже затащил в лодку и только тогда до глаз добрался. Подумал, куда ему такая большая рыбина, и отпустил. Пусть подрастет.
Но были в жизни Степана Никифоровича и действительные случаи, похожие на анекдот. Как-то он ехал на «Москвиче». Машина застряла в грязи. Шофер пытался дать задний ход — машина ни с места. Пробовал так, пробовал сяк — не вылезает из грязи, только глубже погружается. Тогда Степан Никифорович, ничего не говоря, вышел из машины, встал перед ней, расставил ноги и, крякнув, поднял за передок, как игрушку.
Когда-то Степана Никифоровича звали просто по-деревенски Микин Степана и он был хорошим работником. Его избрали депутатом сельсовета, потом райсовета, а потом он все шел и шел в гору. Его портреты печатались в районных и республиканских газетах. Да, о нем тогда действительно стоило писать. Он ходил в новаторах, когда в свое время внедрялись первые электропилы и когда потом стали пропагандировать поточный метод работы в лесу и малые комплексные бригады. Он ездил по лесопунктам, делился опытом. И не было, пожалуй, такого совещания или собрания лесозаготовителей республики, куда бы его не пригласили. Уже много лет его называли не Микин Степана, а Степан Никифорович. Даже когда говорили по-карельски.
Каждый приезд Степана Никифоровича в Хаукилахти в гости к сыну становился праздником чуть ли не всего поселка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112