— Пусть Воронов скажет. Или — Валентин. От имени молодежи.
— Давай скажи,— махнул рукой Воронов.— Я боюсь: если я скажу тост, то мы с Еленой Петровной сразу разругаемся.
Игорь встал, задумался, потом начал торжественно, пожалуй, даже высокопарно:
— Мы живем в тайге. Вернее, здесь была раньше глухая тайга. Теперь нашими руками здесь строится новый поселок, социалистический поселок. Каждое такое новоселье для нас большой праздник. Пусть будет больше таких праздников. Я поднимаю тост за Хаукилахти. За Хаукилахти, у которого нет прошлого, есть только будущее, большое и светлое.
— Хороший тост,— похвалила Марина и тоже встала. За ней поднялись и другие и стали чокаться рюмками. Только Ортьо остался сидеть.
— Ортьо, что же это ты...— изумилась Елена Петровна.
— Нет, за этот тост я своей рюмки не подниму,— заявил старик.
— Почему?
— А вот почему. Будущее, конечно, есть будущее. Все это правильно. Но прошлое... Его нельзя просто так со счету сбрасывать. Мол, не было его. Нет, Игорь, было, было у Хаукилахти свое прошлое. Здесь люди и раньше жили.
Потом старик взял свой стакан и обратился к Елене Петровне по-карельски:
— А за тебя, Петровна, я выпью. И за то, чтобы молодежь не болтала, чего не знает... Ну, будь здорова, Петровна.
Его неожиданно поддержал Коллиев:
— Да, за Елену Петровну надо обязательно выпить. Я человек непьющий — вы все знаете, а за Елену Петровну— не могу не выпить. Ведь мы знаем друг друга давно. Вместе работаем, одно общее дело делаем. Иногда спорим, ругаемся — без этого не обойдешься,— как говорится, в спорах истина рождается. И я хочу сказать, что я думаю о ней, о нашей Елене Петровне. Ведь надо не только ругаться, надо не бояться говорить друг другу и хорошее.— Коллиев поднялся с рюмкой в руке и стал говорить торжественно, словно с трибуны:—Давайте не будем бояться
громких слов. Они тоже нужны. Елена Петровна наша это образец настоящей советской женщины. Она строитель новой жизни, человек с государственным подходом к большим и малым делам, принципиальный и предельно честный. Она — мать, многострадальная, стойкая, чуткая и...
— Да брось, Яков Михайлович,— прервала его Елена Петровна,— ты же не характеристику мне пишешь. Скажи короче, что, мол, влюбился в меня. И все будет ясно.
Коллиев смутился, поднял рюмку к губам и храбро выпил ее до дна, чуть не задохнувшись с непривычки.
— За Елену Петровну! За тебя, Петровна!
Мирья с благодарностью смотрела на Коллиева.
— Кийтос, спасибо вам,— сказала она по-фински и по-русски ему.
Когда гости стали расходиться, Мирья вышла на крыльцо проводить их. Валентин отстал от других, чтобы остаться наедине с Мирьей, и тут же из-за угла вышел Васели, видимо давно поджидавший ее. Заметив, что девушка оказалась между двух огней, Ортьо подхватил ее под руку:
— Не знаешь, кого выбрать? Лучше пойдем со мной, надежнее будет.
— Пошли, доченька, пошли к нам,— обрадовалась Хотора,— а то ты что-то к нам, старикам, не захаживаешь.
Елена Петровна стала убирать посуду. Из гостей остался один Коллиев.
— Помочь тебе, Елена Петровна? — вдруг предложил он.
— Какой из тебя помощник?!— улыбнулась Елена Петровна.— А впрочем — на. Вот тебе фартук. Покажи, как ты умеешь мыть посуду.
Коллиев надел передник. Оказалось, он умеет обращаться с посудой, сразу видно — давно уже холостой.
— Вот так мы и живем, Елена Петровна,—говорил он.— Одинаково живем. У тебя — дочь. У меня — дочь. У тебя — все только работа. У меня тоже. А годы-то уходят. И плохо, когда дочери растут одна без матери, другая...
— Ты к чему это клонишь?—засмеялась Елена Петровна.— Уж не сватать ли собираешься? Поздно уже, Яков Михайлович.
— Почему поздно? Мы ведь еще с тобой не так стары.
— Да нет, я не о старости говорю. Поздновато ты речь завел — гости успели уже уйти, а снова их собирать да стол, накрывать — канители много.
— Все шутишь. Хорошо, хоть ты шутить умеешь,— сказал Коллиев.— А то мы слишком серьезные — все только о делах говорим...
— Смотри, тарелку уронишь...
— А может, попробовать — на счастье.— Коллиев поднял тарелку, но не уронил ее, а положил на край стола. Потом осторожно взял Елену Петровну за руку: — Елена Петровна, я ведь за столом говорил от всей души. Ведь я о тебе думаю...
— Спасибо, спасибо.— Елена Петровна высвободила руку.— Теперь я скажу, что думаю.
— Ну что?
— Я думаю вот о чем.— Елена. Петровна стала серьезной.— У Ортьо Кауронена с желудком плохо. Мне Айно Андреевна говорила. Сам не жалуется. Завтра решается вопрос о его отпуске. Так что давай доставай ему путевку в Ессентуки или Железноводск. С утра же позвони куда следует.
— Хорошо, позвоню.— Коллиев помрачнел.— Ты не хочешь понять меня?
— Я все поняла, Яков Михайлович, все. У тебя — дочь. У меня — дочь. Тебя дома ждет Марина, так что иди домой. И не забудь о путевке.
— Ладно, пойду. Только, Елена Петровна, прошу тебя — подумай. Я ведь серьезно...
— Ладно, ладно. Там, кажется, дождь. Что это ты с плащом на руке, как молодой? Надень, а то еще простудишься.
Мирья вернулась домой поздно. Решила зайти к Ортьо и Хоторе на минутку, да разве уйдешь от них — Хотора сразу самовар поставила, а Ортьо вспоминал:
— Да, Мирья, задело меня за живое, когда поднимается такой молокосос и говорит — нет прошлого у Хаукилахти, ничего не было. Неправда это. Здесь люди и раньше жили. И многое видели и многое пережили. Вот как мы жили.
ЗДЕСЬ ЛЮДИ И РАНЬШЕ ЖИЛИ
Ортьо начал с того, как в этих краях, в Кайтаниеми, по другую сторону озера Сийкаярви, появилась первая школа.
Пришел человек, уже пожилой, с тяжелым рюкзаком за спиной — а в нем одни только книги — и сказал, что его послали сюда учителем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112