Разве что окрик «Лоло-дурак» сердит его, ибо дураком он себя не считает. Ему семьдесят, но, как скажешь ему «дурак», он подымает камень и бросает.
— Ну можно ли? — роняет управляющий, направляясь к усадебной мастерской — идет за пилой, чтобы спилить нижнюю ветку на груше.
— Нынешнему пенсионеру все можно.— Лоло качается во тьме, опьяненный плавным движением.
— Поди подсоби мне,— зовет его управляющий.
Перед входом в дом танцует счастливая Каталин,
горькая пьяница; ей мало нужно.
— И малое не мало, коли больше нет.
— Ты там не ослеп, управитель? — доносится из темноты голос Лоло.
— Когда тебя вижу, слепоты не боюсь,— отвечает от пилы Битман.
В клубном зале собрался весь дом. У дверей стоит Маришка Ваврекова, повариха. В руке полная сумка кнедлей на прокорм уточек — старые люди едят мало, а выбросить жалко. Домой Маришку ничуть не тянет; ее муж, Рудо Ваврек, сидит в корчме, и потому Маришка вечернюю передачу смотрит со стариками — по крайней мере сэкономит на электричестве.
Телевизор смотрят все, кроме умирающих. Тем коротать время за экраном уже не приходится, оно у них само по себе убывает. Сейчас умирает Иогана Ендрейчакова, бывшая уборщица. Лежит, слушает духовой оркестр по телевидению. А перед глазами ее кооперативная квартира, на которую сама накопила. Младшенькая дочка Милада как-то пришла мать навестить и ну жаловаться, как им плохо. Ей и зятю Михалу.
— Полжизни бы отдали, только бы быть вместе.
Оба жили поврозь — в общежитиях.
— Через полгода получим квартиру, но мне ее уж не дождаться,— печалилась девятнадцатилетняя Миладка.
— Полгода могли бы и у меня перебиться,— предлагает Иогана. На другой день прикатывают молодые на «симке» — свадебном подарке от Иоганы.
— Будем возить тебя на прогулки,— улыбаются оба.
Вечером в мусорной корзине нашла Иогана полбуханки хлеба.
— Черствый,— насупилась Милада.
Месяц спустя убиралась Иогана в гостиной и намела полный совок мелочи. Пропесочила молодых. Миладка была точно сахар.
— Поедемте, мама, на прогулку.
Гуляла с ней Миладка в красивом саду у небольшой усадебки. Зятюшка Мишинко о чем-то похлопотать отошел.
— Нравится тебе здесь? — спросила Миладка.
— Я б хоть цельный день здесь провела,— радуется Иогана удачной прогулке и буйной зелени, какой и в помине нет в канцеляриях, заставленных пыльными шкафами.
— Хорошо,— говорит Миладка,— хорошо, мамочка.
Иогане уже долгие годы никто не говорил «мамочка».
Напоследок муж на смертном одре. Иогана счастлива. Они держатся с дочкой за руки. Подходит зятек с каким- то мужчиной.
— Все улажено,— улыбается Мишинко.
Иогана на седьмом небе.
— Ладно, мы пойдем.— Милада выпускает материну руку из своей.
— Будем навещать тебя каждое воскресенье,— обещает Михал, и оба бегут к «симке».
Иогана перестает улыбаться: это похоже на побег. Но от кого убегать им?
Авто отъезжает.
— Пойдемте, покажу вам комнату,— вежливо говорит Игор Битман.— Вам понравится.
Управляющий вежлив, в брючном кармане согревают его три тысячи крон, о которых никто и не ведает.
— Где я? — вскрикивает Иогана, и свет меркнет перед ее глазами. Приходит она в себя на железной кровати. Вокруг храпят тринадцать старух — две молятся, три плачут, и уж совсем рядышком плюется на пол пьяная Каталин Месарошова.
— Миладка,— в ужасе вскрикивает Иогана Ендрейчакова, а Месарошова знай талдычит свое.
— Женское сердце отходчиво,— сплевывает Каталин липкие нитевидные слюни.
Иогана прикрывает глаза и видит, как по ее уютной квартире во все стороны раскатываются монеты. Звенит звонок, Иогана отворяет — в дверях стоят молодые, Миладка и Мишко. В гости пришли. Дочка жалуется, что живут поврозь, что квартиру только через полгода получат. Иогана переживает все наново, понять не может, где и что сломалось. Ей и то невдомек, что Миладка перекоряется с сестрами: пускай за мать они платят. Из клуба доносится веселая духовая музыка — ей-ей под стать национальному прусскому вкусу. Иогана чувствует,
как холодеют ноги. Она улыбается при мысли, что на похороны придут все, у кого за два с половиной года не нашлось для нее времени. Четыре обеспеченные дочери, четверо зятьев и пятеро, не то шестеро внуков, из которых одна внучка, Сильвинка, посылает ей горячий поцелуй в конце каждого письма; Сильвинка — единственная, кто Иогане пишет.
В комнату, пошатываясь, входит Каталин и — на редкость счастливая — ковыляет к своей кровати.
— Иогана,— трясет она соседку и вдруг обнаруживает, что та умерла.— Ну и правильно сделала,— икает она спьяну и в чем есть заваливается на кровать.
В комнате тишина.
В темный погреб входит Йожко Битман со свечой. От мальчишек постарше он усвоил, что свет в ночи имеет необыкновенную силу, ребята с фонариками ловили в темноте воробьев, спавших в сиреневых кустах, и скармливали их своим собакам.
Йожко Битман все еще вспоминает свою мамку. Рыбак Маянек, покуда жил, проявлял к ней большой интерес. Однажды Елена Битманова дождалась, когда муж уехал, и они все вместе пошли под вечер на рыбалку. Речка Тихая вода была тогда чистой.
— Посвети в воду! — приказал усатый Маянек маленькому Йожко.
Йожко светил в воду, и рыбы скучивались — он видел их очертания под белой сетью.
— Мы пойдем кое-что приготовить.— Маянек с мамой стал подниматься в гору, к ветрозащитной полосе.
— Что? — спросил вдогонку Йожко.
— Специальную наживку.
Йожко долго светил. Потом пришел Маянек и без всякой наживки вытащил сеть. За то, что светил, Йожко получил окуня, а мама — много рыбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37