— А вы знаете, чего хотите?
— Хочу уйти на заслуженный отдых,— добивает Битмана инженер Блага его же фразой.— Душит меня наша кошмарная провинция, в большем городе не достать квартиры, да и наработался я досыта.— Холеный Блага снимает очки, и Битман видит переутомленные годами глаза. Если не считать глаз, Блага выглядит моложе Битмана. Блага вынимает из чемоданчика документы и пальцем указывает Битману название кошмарной провинции.
Битман решается. Берет деньги и впервые в жизни возвращает их.
— Это не для вас. Вы слишком живой.
— В каком смысле?
Битман не отвечает.
— Освободилось место для женщины. Произошла ошибка,— пододвигает он деньги к чемоданчику.
— Я продал все, кроме машины. Мне некуда возвращаться.— Блага захлопывает чемоданчик.— На первых порах выдержу здесь, а вы со временем поможете мне найти что-нибудь получше. Поэтому я дал вам на тысячу больше. Не хочу причинять вам неприятности, вы единственный человек из этой братии, которого знаю. Покой для меня прежде всего! — с упором говорит Блага, настроенный остаться.
Битман просматривает документы.
Ближайшие родственники...
Пенсия: кукиш!
Блага начинает ему нравиться.
— Хорошо,— берет Битман пятисотенные.— Ваши ожидания мы здесь, по всей вероятности, не оправдаем.
— Тут есть гаражи? — спрашивает Блага в надежде, что видел только начало.
— Нет тут ничего! — говорит Битман, ему не по себе.— За месяц подыщу вам место, которое вас устроит.
— За две недели,— вставляет Блага и показывает Битману пачку крупных козырей.
— Ожиданием сыт не будешь, правда же? Чудо за три дня! — шутит Битман: благовские козыри ему явно нравятся.
Блага не смеется.
Ян Требатицкий входит в почтальонову дверь двухдверного канталичовского дома. В руках сжимает открытку от Ежо.
Канталич уписывает говяжью вырезку со сметанной подливкой прямо из пол-литровой банки с буро-желтой наклейкой.
— Приятного аппетита,— желает Требатицкий вместо приветствия.
— Гм-гм-гм,— шамкает почтальон и глазами спрашивает, в чем дело.
— Больше не пишите и не приносите мне этих «ежовинок»,— кладет Требатицкий открытку рядом с жалкими остатками вырезки, за которой увиваются настырные домашние мухи.
Канталич проглатывает последний кусок, запивает пивом из зеленой бутылки.
— Вам уже не грустно?
Требатицкий качает головой.
— Лучше йогурт куплю.
— Йогурт? — прыскает Канталич. Сам-то он еще ни разу в жизни не взял его в рот. Для чего только все эти кашки-бражки? Разве что для увечных.
— Принимаю такие лекарства, к которым нужен йогурт. Или кефир,— объясняет Требатицкий.
— Ага,— кивает Канталич, ибо о кефире слышит впервые.— Понял.
Требатицкий достает десять крон.
— Забудьте обо всем, Канталич.
— Не требуется,— прячет Канталич монету в стол.— Я и знать ни о чем не знаю! А найдете мне какого другого клиента — не обижусь.
— Попытаюсь,— обещает нетвердо Требатицкий и прощается. Идет по деревне, будто вся деревня принадлежит ему. Он ведь мужчина, как и положено быть, он уважает себя, не нужен ему уже выдуманный Ежо, Властё, Дюшо... Теперь у него живая Магда.
На доске висит последнее письмо и колет глаза Каталин Месарошовой, возвращающейся с «балдежа». Из мальчишечьей комнаты виновато выходит Яро и с порога канцелярии просит Битмана вызвать «скорую» для Димко.
Каталин по складам разбирает адрес.
— Каталин! — прочитывает она и пугается, потому что трезвая, понятливая: яблочного вина было граммов пятьдесят.
Она подымается на цыпочки, но потом, сбросив свои единственные стоптанные черные войлочные шлепанцы, идет за ближайшим стулом.
На пятке светит дырка.
Битман с трубкой в руке делает знаки Яро, что он звонит куда надо. Старый Яро, прикрывая дверь, видит, как Каталин подставляет к доске стул.
Он подскакивает и срывает с доски злополучное письмо, на кнопке остается обрывок. Каталин, однако, встает на стул и разглядывает обрывок.
— Отдай мне письмо,— поворачивается она к Яро.
— А читать умеешь? — Яро подносит ей конверт к самым глазам.
— Почем я знаю? — мнется растерянная Месарошова — за Яро слава образованного человека.
— Вот видишь,— попрекает ее Яро обманом.— А хотела мое письмо взять!
Когда Каталин не права и ее ругают, она чувствует твердую почву под ногами.
— Вот дурак! Я просто подразнить тебя хотела!
Яро возвращается в мальчишечью комнату. По дороге мнет в кармане тридцатилетнего вельветового пиджака проклятое письмо. Радости он никому не принес, а не искушенный в переписке Димко сейчас умирает.
Каталин берет обрывок и идет к Гунишовой — пожаловаться на Яро, отнявшего у нее письмо. Гунишовой, потому что она строже всех к Каталин и в доме — самая высокая.
Под доской остается стул, а под ним — стоптанные войлочные шлепанцы.
Битман яростно дозванивается в больницу. Состояние Димко серьезное, и именно поэтому необходима срочность. Если Димко умрет в доме, Битман не сможет похоронить его до среды — он-то знает, что за пьянь бело- хуторский Лацо Шольц, который не сегодня завтра получит деньги за пустую могилу. А ну как похоронить Димко в нее? Но на такой риск Битман идти не решается — чувствует на себе пристальный взгляд старой Канталичовой, которая только и ждет неопровержимого доказательства его своеобразного хозяйничания.
Больница в Лучшей Жизни наконец отвечает.
— Вы там что, спите? Жизнь в опасности! — кричит Битман — пусть весь дом слышит его.
Битману позарез нужно, чтобы Димко был уже в «скорой помощи», в больнице, только не здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37