Димко оглядывается вокруг, но согласия не встречает — его никто и не слушает, все едят.
Милка Болехова не нарадуется на свою опухоль под ухом. По утрам есть ей не хочется.
— Хорошо растет, красивая, круглая.
— А и вправду, оно чувствуется? — почтительно спрашивает морщинистая Вихторичиха.
— Холодная, как сиська.— Болехова дает пощупать себя.
— Кабы она на спине росла, сразу бы тебя в хоровод затащил,— отзывается с полным ртом Лоло.
— У тебя лихорадка под носом,— осаживает его Вайсабел.— Усы утри, а потом и пляши!
— Ох, до чего я плясать любила,— отдается воспоминаниям Каталин; когда сидит, боли в ноге не чувствует.
— Такой балбес обкрадывает землю хуже, чем сорт обкрадывает подвойное растение,— толкует свое Димко, подымая палец.— При высокой продуктивности в подвое все же есть жизнь. А земля? В шлак спаленная! И никого за это не посадили...
Точильщик Требатицкий сидит напротив Димко и из вежливости кивает, хотя оплошки нигде не видит.
— Говорят, оставляют деревья на земле, пока не затрухлявеют. Такие и спасать нечего,— возвращается Томаш Вайсабел к вчерашним новостям по телевизору.— Кто ж это когда видел — оставлять бук на земле?
— И мы работали как умели,— защищает молодых Тибор Бергер.
— Только нас отцы на путь наставляли.
— Лишь бы они были счастливы.— В строгой Гунишихе хороший завтрак берет верх над ощущением вечной несправедливости.
— Счастливый не спрашивает, что такое счастье, недосуг ему спрашивать, коль он счастлив,— вставляет свое слово Димко, довольный тем, что и ему есть что сказать.
— Раз в такой суете живут, значит, счастливы,— рассуждает вслух старый Яро, макая в стакан третий рогалик, хотя молока в нем уже нет.
Первой поднимается Каталин Месарошова и идет к опочившей Иогане Ендрейчаковой. Мертвецкая закрыта.
— Иогана, слышишь, а? — кричит Каталин из-за двери.— Кланяйся нашим!
Ева Канталичова тихо выходит из процедурной; она после ночного дежурства, зевает.
— Укол захотела? — пугает она Месарошову.
— Хорошей буду, хорошей! — пятится Каталин; зрение у нее притупилось.
— Лошадиной иглой уколю,— грозится Ева.— Мертвых оставь в покое, при жизни им тебя хватало.
Каталин уходит в комнату, заваливается на кровать и вполголоса жалобно плачет; ей не с кем поговорить. Только мертвые ее не ругают.
— Нечестивица! — ворчит в столовой взбудораженный Йожка. Он подходит к приемнику и включает его на полную громкость.
— Министр иностранных дел Богуслав Хнёупек прилетел в Варшаву,— сообщает дикторша.
— Хоть на мир поглядит, и то,— вступает старая Болехова.— Была я раз в Трнаве, батюшки светы, ну и грохоту!
Старичье сидит, слушает. По алюминиевым подносам снуют прыткие мухи.
Почтальон Канталич сдает в канцелярии пенсии. Игор Битман делит деньги. Состоятельные платят за себя сами. Кто с заведующим в ладу, и величает его «пан управляющий», и не дебоширит, получает остаток на руки. Алкоголики и смутьяны, с которыми у Битмана ненадобные хлопоты, ничего не получают, разве что двадцать крон на мелкие расходы, да и то зря. Деньги получают родные, когда наведываются сюда.
К парку возле Дома культуры подъезжает школьный автобус. Сегодня рабочая суббота, у детей субботник на школьном участке, где они выращивают овощи для учителей из Лучшей Жизни. У каждого ученика своя грядочка, которую он сегодня прополет, потому как занятия потихоньку кончаются, а сорняк обещает быть буйным. Йожко Битман с одноклассником Пиштинко Моравцем замышляют дать деру с субботника.
Иоланкины одноклассники, собираясь на «балдеж» у старой мельницы, друг с друга глаз не спускают. Иоланка точит лясы с маленькой Зузкой Модровичовой о Еве Канталичовой и об ихнем Золо.
Напротив Дома культуры белым слюдяным бризоли- том сверкает общее здание почты, торгового центра и национального комитета.
Яна Швабекова сидит на первом этаже за застекленной конторкой, заведует почтой.
Звонит телефон, в трубке слышится изменчивый голос Евки Милоховой:
— Ваш почтальон в нетрезвом виде безобразничает по деревне!
— Кто у телефона? Пани Милохова? — догадывается Яна: в деревне всего пять частных абонентов.
— Неизвестный друг,— отвечает гораздо более глубокий голос, что озадачивает Яну.
— Он будет привлечен к соответствующей дисциплинарной ответственности,— обещает Яна Швабекова официальным тоном, какой часто слышит по радио.
— Разрешите поблагодарить вас от имени общественного порядка,— заканчивает Евка утробным голосом, давясь от смеха, и быстро вешает трубку.
Чтоб не забыть, Яна записывает: отчитать своего единственного почтальона Канталича. Она смотрит в счета, а видит Феро. В глазах у нее стоят слезы.
Евка Милохова прикидывает, как бы все устроить так, чтобы стать почтальоншей, ведь Канталича стопроцентно теперь выгонят. Почта видится ей блестящей возможностью приобщиться к людям. Ей очень не хватает людей. Евкина семья далеко, а подружку она так и не завела здесь; в кооперативе работа тяжелая, а на сахарозавод — Милош не пустит.
— Знаю этих мужиков,— скажет он Евке.
Евка их не знает и потому молчит. Она одна, и с ребенком ничего не выходит. Милох деньгу гонит, вечно в пути. Евка приберется, псу кинет и сидит глотает толстенные романы о неведомых друзьях-приятелях.
Громкоговоритель играет музыку для наших юбиляров. В столовой все внимательно слушают свою самую любимую передачу.
— Букет поздравлений мы приносим нашему дорогому дедушке Игнацу Чичману из Железовиц, который отмечает сегодня свой прекрасный семьдесят третий день рождения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37