..
— Возьмите,— посоветовал Додонов, видя, что Кретов медлит с ответом.— С нами поделитесь...
— Если так, конечно,— согласился Кретов.— На общий стол...
Гаврилов пожал всем на прощанье руку и ушел.
— Ругался с ним, а жалко расставаться,— сказал о Гав-рилове Додонов.— Честная душа,— вздохнул он,— бесхитростная, человек от земли... Попашет, попишет стихи... А ты тут барахтаешься в эмпиреях без руля и без в е т р и л. Примера нет, обучающей субстанции, как говорит один наш лектор. А у Гаврилова есть такая обучающая субстанция— земля. Ее пашут, корежат, мнут, травят, а она очищается и плодоносит, не зная страха и всяких там идеологий. Один мой знакомый акушер предлагает всех беременных женщин водить ежедневно вплоть до разрешения в Третьяковку, чтоб они там красоту созерцали. Убежден, что так будут рождаться гармонично развитые дети. Аполлоны, Фебы... Красота, по его убеждению, лучшая обучающая субстанция. Впрочем, еще Федор Михайлович Достоевский утверждал, что мир спасет к р а с о та. Не разум, а красота. Потому что, надо думать, не верил в разум, в возможность наступления эпохи разума, в то, что мы придем прежде, чем разрушим себя и мир. Некому было этот разум внедрять, проповедовать. У кого была власть, тот боролся с разумом, а у кого был разум, тот не имел власти. А красота была и становилась все более могучей в лице искусства. Естественно, что Федор Михайлович обратил свой взор к нему, к искусству, детищу и источнику красоты. Ведь грядущая свалка— это нечто враждебное и противополож-
ное красоте. Разум далеко и высоко, а красота с нами. Мир спасет красота. Верно? — спросил Додонов, обращаясь к Кретову.— Вы как писатель, как служитель муз доля-сны, по-моему, разделять точку зрения Федора Михайловича.
— Хотелось бы,—ответил Кретов.— Но, думаю, что мир спасут и красота, и разум, искусство и наука. Вместе. И только вместе.
— А политика? Какую роль в этом вы отводите политике? Политики могут обидеться, а это опасно, потому что реальная сила сегодня — это все-таки политика.
— Политика должна стать научной,— ответил Кретов.— И мы это наблюдаем...
— А я наблюдаю прекрасную девушку,—вмешался в разговор стоявший все это время у окна Ваня.— Она кому-то машет руками и посылает воздушные поцелуи.
Додонов тоже подошел к окну.
— Черт возьми! —восхищенно проговорил он.— Действительно, прехорошенькая девушка! Хотите посмотреть, писатель? Помочь вам?
— Я и сам,— сказал Кретов, вставая.— Впрочем, подстрахуйте меня.
Было солнечное утро. Солнце висело над блестящими от росы деревьями парка, на который выходили окна больницы. Деревья были еще голые, но под ними уже пробивалась зеленая травка. Софора, стоявшая сразу же за оградой парка, кишела стаей свиристелей, склевывавших ее зеленые стручки.
— Лечатся,— сказал о свиристелях Додонов.— Все понимают!
Девушка была в белой курточке и в белой пуховой шапочке. А юбка и сапожки на ней были черные. Она что-то кричала, смеялась, кивала головой и пританцовывала на высоких каблучках. Металлические бляшки на голенищах ее сапог посылали золотые лучики, и шарфик с люрексом сверкал, как елочная игрушка.
— Правда, хорошенькая,— сказал о . девушке Кретов, улыбаясь.
— Вот, вот,— похвалил Кретова Додонов, поддерживая его под локоть.— Вижу, что и на, вас красота действует благотворно, что у вас повышается жизненный тонус. Но да-вайте приоткроем окно и послушаем, о чем она там кричит. .1 [адо только набросить па плечи одеяла, а то простынем не дай бог.
Они так и поступили — набросили на себя одеяла и открыли окно, И услышали то, что кричала девушка.
— Вчера мы весь вечер балдели у Гарика,— сообщала она кому-то, кто не был им виден.— Кирюха все время лез ко мне целоваться, так я ему по мордасам дала! А Венька — ой, ты умрешь! — Венька пошел один домой, и его сцапали в вытрезвитель! Сейчас пойдем его выручать, парни там через папаш почву готовят!
— М-да,— вздохнул Додонов.— Вы, кажется, правы, писатель: красота нуждается в разуме.
Они закрыли окно. Додонов помог Кретову вернуться к койке, спросил, когда тот лег:
— Вы точно писатель?
— Ну как вам сказать,— ответил Кретов,— когда я пишу, работаю, я чувствую иногда, что я писатель. А когда не пишу — не писатель, сомневаюсь, что могу писать. Сейчас — не писатель, просто больной.
— Ясно. Здесь больных принято называть товарищами выздоравливающими. Психологическая тонкость, как вы понимаете. Ладно, я вижу, что у вас появилась бумага и ручка. Значит,—предположил Додонов,—вы собираетесь учинить себе очередную проверку на предмет: писатель вы или не писатель. Не буду вам мешать. Пойду звонить Екатерине Максимовне, моей дражайшей женушке. Обрадую ее: ведь не сегодня — завтра, сказал доктор, не сегодня — завтра!.. А ты, Ваня, не пойдешь звонить своей жене? — спросил он уже из-за двери.
— Нет,— ответил Ваня.— Моя жена сегодня ко мне придет. Так что пойду пока в десятую палату играть в шашки.
Кретов остался один. Вспомнил про «ядреную ночь», о которой говорила сестра, полистал принесенный ею журнал. Как он и догадывался раньше, никакой статьи о «ядреной ночи» в журнале не было, а была статья известного академика о «ядерной ночи», о возможных последствиях термоядерной войны, когда пыль и сажа, поднятые взрывами и пожарами в атмосферу, на многие месяцы закроют солнце, на земле сделаются ночь и зима, погибнут все растения, все животные, а вместе с ними и люди, уцелевшие от испепеляющего огня, смертельной радиации и ударных волн...
Об этой ужасной правде теперь, кажется, знают все: политики, генералы и просто люди, которые не могут ни развязать войну, пи предотвратить ее, как, скажем, сестра-старуха, которая, впрочем, почему-то не догадалась, что речь в статье идет о «ядерной ночи», а не о «ядреной».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123