— Поживете у меня. Никуда вас не отпущу!
- Мы ненадолго...— начал было Антонио.
Но Казанова ничего не хотел слушать. Пусть отдыхают. Здесь достаточно места. А уж чтобы они ни в чем не нуждались — сам позаботится. Но прежде всего им — особенно Лауре— надо отдохнуть с дороги.
- А уж завтра, в воскресенье утром,—это он сказал, обращаясь к Джузеппе,— жду всех к себе. - Разговоры потом, сейчас отдыхать...- твердил он.
Лаура с наслаждением вытянулась на пахнувшем травами покрывале, которым был застлан самодельный диван. В печи потрескивал огонь, и, утомленная дорогой и переживаниями, она задремала.
Просыпаясь, слышала негромкие слова своего деда, Казановы, Джузеппе и снова засыпала. И вдруг среди ночи — было уже поздно, потому что дрова в печи догорели,— она проснулась.
За окном возбужденно говорили. Стучали в дверь, и, когда ее открыли, Лаура поняла: что-то вносят в таверну. Она села на постели, прислушиваясь. По возгласам — «осторожней», «заноси его влево», «положите сюда, на лавку» — поняла: принесли не что-то, а кого-то, какого-то человека. Дверь была приоткрыта, но в тусклом свете молодого месяца невозможно было различить, что происходит в соседней комнате.
— Он весь изломан. Сначала боялись его пошевелить.— Голос был детский.— Едва притронешься — он начинает кричать и в себя не приходит...
— Дайте что-нибудь под голову,— донесся глухой простуженный бас.
— Сейчас...— встревоженно произнес Казакова.— Вот подушка, подложи ему под голову, я помогу... Потом вскрик, негромкий стон...
— Первые дни мы вливали ему в рот молоко и не трогали,— снова заговорил мальчик.— Когда несли, бо-ялись — умрет по дороге.
— Сейчас приготовлю отвар из трав... Компаньо Антонио, зажги лампу,— распорядился Казанова, - принеси, рагаццо, из кухни воды, компаньо Антонио покажет, где стоит бочка.
Лаура быстро одевалась, надо помочь мужчинам.
— Видно, свалился со скалы... Счастье, что на выступе кусты самшита задержали... а то бы...
Щурясь от света, Лаура вошла в комнату. Старый пастух в бараньей безрукавке придерживал голову лежавшего на лавке человека, а Казанова осторожно вливал ему в рот какую-то зеленоватую жидкость.
— Глотни, ну еще раз глотни настойки, сразу полегчает,— бормотал Казанова.
Лаура приблизилась и в ужасе вскрикнула. Перед ней в окровавленных тряпках лежал Джованни. Видимо, ее голос, в котором было столько боли, страха, отчаяния,
привел в себя умирающего. Веки его дрогнули, и он хрипло забормотал:
— Мацкольцони... Мацкольцони...— Он умолк, словно обессиленный этими несколькими словами.
Лаура упала на колени возле мужа и шептала:
— Не умирай, не умирай, Джованни, я с тобой... Возле нее остановился Антонио. Мелко дрожал таз,
который он держал в руках. Поставив его на стол, старик осторожно поднял с колен внучку, и она уткнулась лицом ему в грудь.
Джованни сделал еще несколько глотков.
— Надо врача, где взять врача?! — словно опомнившись, обернулась к Казанове Лаура.
— Здесь нет врача,— сказал пастух.— Но компаньо Казакова сумеет лучше ученого профессора сделать.
Мальчик молча налил в таз воду из кувшина.
— Пойдем, друзья,— Казанова, оставив Антонио и Лауру возле раненого, повел пастухов в угол комнаты.— Здесь вяленое мясо, лепешки. Вот вино. Выходите из селенья так, чтобы никто вас не видел.
— Как в давние времена,— пробасил пастух.
— Ты меня правильно понял. А то может получиться, что зря вы его спасали.
Пастухи попрощались...
— Не.знаю, как благодарить...— кусая губы, говорила Лаура.— У меня ничего... вот только...— Она хотела снять с пальца кольцо.
— Вы в горах,— сурово остановил ее Казанова.— Здесь свои законы.
Когда они вышли, Антонио вопросительно взглянул на хозяина дома. И то, что столь сдержанно говорил пастух и ни о чем не расспрашивал Казанова, а главное — предупреждение держать все в тайне, насторожило старика.
Казанова многозначительно кивнул на дверь. Он явно не хотел ничего говорить при Лауре и, только усевшись на скамью под оливковым деревом, пояснил: на дне ущелья в речке видели сгоревшую разбитую машину,
— Пустую? — спросил Антонио.
— Нет. Но близко он не подходил...
— Кто-нибудь сообщил в полицию?
— Нет! Конечно, нет!..— резко бросил Казанова. Даже в ночных сумерках было видно, как гневно блеснули его глаза.— Мы так решили: в машине те, что стреляли в наших... Всё сходится! — Он тяжело дышал.
Над их головами тихо шептались листья оливы. Антонио, нахмурив брови, сосредоточенно смотрел вдаль.
По дороге, посеребренной луной, неторопливо трусил огромный сенбернар. Увидев людей, он свернул к таверне, медленно, с чувством собственного достоинства подо-щел к Казанове и улегся возле его ног, не сводя умных глаз с чужого человека.
Старик глубоко вздохнул. Он должен был сказать о том, что пришло в голову, когда узнал насчет машины, свалившейся в ущелье, и странных следов, которые, петляя, шли к обрыву... Но прежде ему надо было додумать все до конца. Вспомнились отлучки Джованни, деньги, которые он приносил, и то, что старательно скрывал, где и на кого работает, множество мелочей, случайных высказываний. Нет, не удалось парию укрыться в Генуе. Нашли. Заставили... И еще сказанные в бреду слова...
- Кажется, догадываюсь, что произошло. Джованни хороший шофер...— наконец заговорил Антонио.— Он был с ними... Но... - и не смог продолжать. Получилось бы — хочет сразу же выгородить мужа Лауры.
Казанова обернулся, положил ему руку на плечо:
— Если даже так...
— Это так!..— твердо произнес Антонио.
— Допустим... Но ты, компаньо, сказал «но»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58