.. Если бы был жив отец, так и Йыван бы учился в Цареве, его бы приняли — ведь у него за начальную школу похвальная грамота!.. Если бы был жив отец!..
— А ты не хочешь со мной?
— Куда?
— В училище, куда же еще? Вдвоем, знаешь, веселее в чужом-то месте. Отец и то говорит: «Хорошо бы тебе товарища подобрать путевого...» А ты ведь путевый?
— Не знаю...
— Путевый! — засмеялся Мигыта.— Отец вон то и дело меня тобой тычет: Йыван да Йыван! Ну так что, идешь в Царев?
— Я бы пошел, да как тут пойдешь?.. Мамку жалко... Если бы отец был,— сказал Йыван, и слезы навернулись на глаза. Он замолчал. Мигыта, тоже помолчав немного, не в силах держать про себя радость от охоты и от предстоящего житья в Цареве, опять заговорил, какие у него будут «хлеба» и какое учение в городском училище, какие там будут уроки: первый — общая молитва, потом история, рисование, французский язык...
Так они дошли до деревни: Йыван — понуро, едва волоча лапти, Мигыта — красуясь птицами и ружьем, легко вскидывая длинными ногами и гордо поводя головой.
И только они приблизились к Мигытиному дому под красной железной крышей, как из ворот вышел сам дядя Каврий в пиджаке, в белом картузе и в начищенных яловых сапогах. Он похвалил Мигыту за птиц, сказав, что
— Вправду хочешь, Ваштаров? Йыван кивнул несмело.
— Ты из-за сестры должен -страдать?— опять вмешался Мигыта.
Но дядя Каврий его осадил:
— Мигыта, ты маленько неверно говоришь. Хорошо, у тебя есть отец. У Йывана другое дело — он сам за хозяина...
— Нет, он хочет, да и мне товарищ нужен, ты ведь сам говорил!
— Так-то оно так,— раздумчиво сказал дядя Каврий и, помолчав, добавил внезапно радостные слова: — А что, может, мне и в самом деле поговорить с твоей матерью?..
— Поговорите! — вырвалось у Йывана, но он сам испугался своего слова. Каврий продолжал:
— Можно и с обществом поговорить, общество может ради такого дела помочь с уборкой, да и деньгами, а?
Йыван сиял. Он готов был упасть перед дядей Кав-рием на колени, целовать его сапоги. Он бы всю жизнь не забыл его доброты, он бы всю жизнь добром платил за эту доброту!..
— Ладно, поговорю,— сказал дядя Каврий и отправился в сторону сходской избы.
2
«11 дня сентября месяца мы с Мигытой пошли в город Царевококшайск поступить учиться в городское училище я своей рукой на ноги обул лапти фуражку тятину надел старые шаровары летник тятин переделанный на мой рост на плечо с хлебом котомку, а Мигыта надел на себя пиджак шаровары хорошие на ноги кожаные сапоги и сумочку через плечо.
Вот и пошли приходим в город Мигыта спрашивает одного хорошо одетого человека где городское училище он говорит на Вознесенской улице рядом с церковью подходом, пашарив в темноте деревянную задвижку, Йыван толкнул дверь, и она отворилась наружу. Овцы, ожидавшие этого момента, все же испугались и отпрянули.
— Ну, идите, заразы,— пробурчал Йыван и отступил а Мигыта встал и он говорил с ним что мы пришли поступить на учебу ну что же сказал и пошел отпер дверь и вошел в помещение.
Мигыта тоже вошел в эту комнату прошло не мало времени выходит веселый сел на диван предлагает мне идти ну что же я снимаю с себя котомку кладу на диван и пошел обращаюсь с просьбой чтобы меня приняли на учебу, а он начал меня спрашивать ты откуда из д. Нур-вел сын крестьянина имеете свой дом имею земли немного из скота куры четыре штуки две головы овец, а родители мать и сестра меньше меня, а он мне говорит зачем тебе учиться ты сын крестьянина дом свой земля куры есть ну что же работай на земле и выращивай сестру, а вот товарищу твоему необходимо надо учиться он сын торгового человека должен иметь образование из чего строится у него существованье, а тебе учиться нет никакой надобности можешь идти домой .Вот».
3
— Ну и слава богу,— сказала Овыча,— и не об чем слезы лить...
Она только что пришла с поля, где дожинала угол, а потом таскала тяжелые, словно налитые свинцом ржаные снопы в копны, и так наломала спину, так навывора-чивала руки, так ухлопалась, что готова была упасть на пол.
— Слезай давай,— крикнула она на полати, где глухо всхлипывал Йыван.— Поди, застань скотину...— И пока он слезал с полатей, выговаривала ему, что народ уже в лес ходит дрова готовить, а у них и полена нет, да и в лес идти не с чем — пила не правлена, топор не точен, вот опять чужих людей проси да деньги плати.
Окся уже давно исходила ревом в своей зыбке за печью. Мать вдруг по-мужичьи выругалась и пошла к ней. Йыван поскорей выскочил в сени — такой он еще не видел свою мать, и потому ему стало непонятно отчего страстно.
в сторону. Две черные овцы в тупом страхе глядели на него, и хвосты их мелко дрожали.
...Однажды отец пришел в избу, скинул заиндевевшую шапку, бросил со стуком в печурку оледеневшие рукавицы, скинул мыжер и стал спиной к теплой печке.
— Завтра рождество,— сказала мать с какой-то значительной, загадочной улыбкой — теперь так она не улыбается.
— Если рождество, тогда надо стряпать подкогыль1. Как, Йыван, надо?
— Подкогыль, подкогыль! — запрыгал Йыван. Он был еще маленький, поэтому многие слова выговаривал нетвердо.
Отец, не долго мешкая, положил в корыто куски мяса, и, взяв сечку, начал рубить. Йыван стоял рядом и глядел, как плющатся, мнутся, перемалываются в корыте упругие, кроваво-сочные куски с перламутровым отливом, с восковыми прожилками жира. Отец стукал сильно, твердо, стол под корытом вздрагивал, брызги из-под тяпки попадали Йывану на лицо. А мать уже месила тесто, и глядеть на ее работу тоже было очень интересно: белый, тяжелый, приплюснутый шар переворачивался в ее руках, словно живой.
Вот наконец она тесто раскатала скалкой в большую, на полстола, мягкую, нежную и тонкую лепешку, чайной заветной чашкой надавила кружочков, а отец на середку этих кружочков осторожно клал ложкой из корыта мясную кашу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99