Она не ушла, резко поднявшись с места и холодно простившись с девушками, нет, она просидела часа два, простилась вежливо, но про себя решила, что больше к Бахыт не пойдет. Они с Бахыт, как говорят казахи, обрезали челки коней друг у друга.
От голода ее даже затошнило. Как только оказалась в парке, купила шашлык, съела мороженое, сидела в кино — шла какая-то фальшь про директора завода, еле дождалась конца, вышла, но снова купила билет в другой зал: там шел арабский фильм, где неправдоподобия было еще больше: парень сидит, пишет письмо любимой и плачет. Уже смеркалось. Она села на одну из свободных скамеек в парке и подумала: неужели папа и на этот раз поступит так же? Подумала и о том, что есть места, о которых много пишут, куда едут молодые,— БАМ, КамАЗ, Нурек... Пришел на ум мотив «Широка страна моя родная...». К ней подошел подвыпивший парень невзрачного вида, спросил, сколько времени, она ответила, тот не ушел, продолжая стоять. Постоял-постоял и сказал:
— Вы скучаете, девушка?
— Нет, не скучаю, дедушка...
Парень отошел. «Оказывается, я уже взрослая, на меня обращают внимание!» — обрадовалась девчонка и опять задумалась, думала долго. Хоть и не было особой логики в ее размышлениях, но все же мысли сводились к одному и тому же: неужели и на этот раз папа поступит так же?
Совсем стемнело, в аллеях в ряд зажглись фонари. Домой возвращаться не хотелось, если уж возвращаться, то, по крайней мере, позже.
Может быть, разговорчивыми бывают люди, не умеющие думать? Как выехали из Таскала, так до самого Ортаса челюсти Аблеза не перестают двигаться. Молодой шофер по имени Болат, проработавший несколько лет с Омаром Балапановичем и привыкший к молчаливому начальнику, совсем обалдел от болтовни нового пассажира. Ведь не скажешь — перестаньте; большой человек, начальник, надо терпеть, другого выхода нет, терпеть и делать вид, что слушаешь.. Да если б он только рассказывал свои байки, еще б куда ни шло, а то ведь то и дело одергивает: «Потише, куда спешишь?», «Осторожно, впереди поворот!», «Милый, что же ты делаешь? Ведь не скотину везешь, человека!» Или еще хуже; «Это, по-моему, у тебя не «Волга», а драндулет, запряженный волами, чего ты тащишься, как неживой?» И вот так всю дорогу. Видно, собственная болтовня ему очень нравится, станет рассказывать что-нибудь— и сам же, довольный, смеется. Он, наверно, из тех руководителей, которые в своем кабинете еще как-то держатся, но вырываются на свободу — и словно прорвавшаяся водопроводная труба начинает хлестать. В паузах между словами мычит: м-м-м... Рассказывая, не поясняет: кто, что, где происходит, в чем дело; это его не заботит, как будто Болат сам должен обо всем знать. «Конкабай сказал то-то», «Конкабай нехорошо поступил», а кто такой Конкабай, что он сделал — пойди догадайся. С ходу начинает растолковывать свое отношение к событию, а в чем его суть, сказать и не догадается. Из его баек ничего нельзя понять, ясно только одно, что рассказывает он для одного себя.
И этот разговорчивый человек, стоило ему переступить порог дома, сразу утратил все красноречие и замолчал. Шофер внес его чемоданы, поставил в передней, сквозь зубы процедил «до свиданья» и ушел, а Аблез облачился в полосатую пижаму и стал умываться. Рауза Ахатовна была дома одна; только когда сели ужинать, вспомнили яро Л а ну. н:,'— А дочь где?
— Не знаю. Что-то новое. У нее не было привычки не являться к ужину.
— Смотри не избалуй...
— Зачем мне говоришь,? Себе лучше скажи!
Разговор на этом иссяк. Ели долго и молча. Перед тем
как разойтись по своим комнатам, Аблез сказал;
— Привез пальто дочери. О зиме, говорят, нужно думать летом. Вытащи из чемодана, пусть отвисится.— И после паузы: — Рауза Ахатовна, Кокеев передал тебе привет. Он так хорошо меня принял! Не скрыл, что на пост председателя горсовета выдвигает мою кандидатуру. Так что готовься!
— Мне-то что готовиться? Сам готовься,— сказала Рауза Ахатовна и ушла в свою комнату.
Лоджия, выходящая на глухой забор, в тихую сторону,— владения Раузы Ахатовны, а балкон, глядящий на улицу,— его, Аблеза. Неудобно, конечно. Если с улицы кто посмотрит, все на виду, да что поделаешь?.. После прогулки с Рексом он, по привычке, лег на балконе на раскладушку и стал смотреть на небо: темно-синий бархат поизносился, а звезды на нем как дыры. Вдруг у него сильно поднялось настроение, грудь распирала радость, показалось, что он еле вмещается на балконе, что существует только он и мир, а он — владыка мира. Поднял правую ногу — и исчезли сотни звезд, поднял руку, растопырив ладонь,— исчезла еще сотня. От этого занятия его отвлек низкий гудящий голос Раузы Ахатовны; он понял, что пришла дочь и Рауза Ахатовна воспитывает ее. Он одобрил поступок жены: правильно, все же у них девочка, не парень, можно упустить момент, девчонка собьется с праведного пути.
Аблез, возлежавший на раскладушке, хоть и узнал, что вернулась дочь, но того, о чем они говорили с матерью, не расслышал; не увидел он и что Лана примеряла пальто, и. что оно ей не понравилось, и что, взглянув на этикетку, она поняла: пальто куплено в магазине уцененных товаров, и обиделась, и наконец решила выполнить свой замысел, написала на листке: «Я ушла, ушла навсегда, меня не ищите!» — и ушла,— всего этого он не знал.
Он также не знал, что его премиленькая привычка покупать одежду только в магазинах уцененных товаров, когда в доме полный достаток, увенчала наконец развал семьи.
Аблез и Рауза Ахатовна хватились дочери лишь утром за завтраком. Они и подумать не могли, что она способна на такое. Когда увидели в гостиной на столе белеющий лист бумаги, оба, словно лишившись дара речи, застыли о открытыми ртами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164