Сауле и Зауреш живут на берегу целебного озера, в горном ущелье, поросшем березняком. Езды от города туда минут сорок, а шофер Омара, Эдик,— редкий молчун. Язык его не сдвинешь и домкратом. С неестественно прямой спиной он застывает за рулем и ничего не видит, кроме дороги.
Если поудобнее сесть, чуть откинувшись на заднем сиденье, когда тронется машина, какие прекрасные мгновения наступают для тебя! Ты начинаешь думать, но не о прошлом, нет; тебе видится будущее. Омару повезло, что в год его вступления на новую должность в области выдался богатый урожай. Они раньше соседей выполнили план, и это большой успех, но нужно смотреть вперед, думать о завтрашнем дне... «Свое выступление на совещании я мог бы начать и попроще. Зачем так завернул витиевато? — поругал он себя, но тут же успокоил:— И все же руководитель хоть и не литератор, но должен говорить образно». Каким коротким становится день! Еще нет и девяти, а солнце уже садится. Горизонтальный луч, светивший Омару в затылок, окрасил весь мир в ярко-желтый цвет, даже глазам больно смотреть. Этот луч, как луч прожектора пограничников, обшаривает густые березовые колки, гуляет по ущельям виднеющихся вдали гор. Омар давно мучительно думал, что же напоминают ему высокие ровные стволы берез, растущих вокруг, но сегодня, кажется, ухватил-таки ускользающую мысль, ему представился удивительный образ: кудрявые кучевые облака свесили свои белые ровные ноги до самой зеленой земли. Наконец-то нашел! — обрадовался он.
Чем дальше дорога уводила его от города, тем выше уносились его мысли. Иногда они, обшарив далекое пространство, возвращались назад, в существующую реальность: вот горы, леса, степь — это все область, которая становится ему ближе, роднее. Он видит ее всю одновременно, как на карте или на только ему одному доступном экране. И снова мысль воспаряет в поднебесье. Воображение начинает рисовать такие картины, что не только кому-то рассказать, а себе неудобно признаться. Мечта —
необузданный дикий конь. Схватишься неумело за его гриву и очутишься на земле. Нет, особенно нельзя давать волю воображению.
Дорога дает простор мыслям, а мысли сокращают дорогу. Уже давно стемнело, лучи от фар, обнюхав ущелье, берег озера, наконец достигли высоких железных ворот и, уткнувшись в них, погасли. Оказывается, уже все отдыхающие переехали в город. Наверное, ему пора перевозить семью. Только в его коттедже светятся окна. В остальных шести домах темно.
Мысли резко оборвались, как только он переступил порог дома. Мать Омара, приехавшая погостить к сыну из аула, открыла дверь и, словно боясь, что ее кто-то услышит, вполголоса сказала: «Приехал мой хороший!» И тоже украдкой, будто опасаясь, что кто-нибудь увидит и осудит, нагнула голову сына и быстро поцеловала.
Когда в доме появляется Омар, словно солнечный луч врывается в темное помещение. Загораются все лампы, включается телевизор, раздается веселый смех, и начинается возня между дочерью и отцом. Зауреш — неистощимый кладезь вопросов, а Омар — неутомимый источник ответов. Порою Зауре спрашивает о том, о чем сама знает, и когда отец нарочно дает неправильный ответ, она смеется, потом раздражается, а затем начинает хныкать.
— Папа, говорят, по небу летают какие-то тарелки. Это правда?
— Правда.
— А что это?
— Это тарелки.
— Ой, пала, отвечай серьезно, что это? Ведь тарелки не могут летать. Что в них?
-— Что в них? Ну конечно же каша! Вкусная каша!
— Папа, перестань! Отвечай серьезно!
Вот в такой манере они разговаривают, ссорятся, мирятся и опять ссорятся.
Сегодня то же самое. Он играл с дочерью, смотрел телевизор и вдруг вспомнил, что не предупредил Ерлана о поездке. Позвонил ему, сказал, что завтра двенадцатичасовым рейсом летит в Алкатаускую область, назвал фамилии людей, которые отправятся с ним, попросил побеспокоиться о билетах.
— Сам можешь не лететь, отдыхай, разрешаю,— заключил он.
В хорошем расположении духа он сел за ужин, сказал,
что в ближайшие дни ожидается резкое похолодание и пора возвращаться в город. Молчавшая в течение всего вечера мать вдруг объявила:
— Омар, мне, пожалуй, пора домой!
— Что вы говорите, мама? Значит, Алкатау — дом, а это не дом, что ли?
— Везде дом. И там дом, и здесь. Но для меня дом — это мой аул. Сам говоришь — скоро похолодает, а у меня скотина осталась, люди близкие. Как они там без меня?
— Да ведь всего три дня прошло, как вы приехали,— вмешалась Сауле, но старуха будто и не услышала.
— Значит, я завтра поеду, сын мой,— голос ее прозвучал твердо. И всем было ясно, что она не переменит своего решения.— Ты и сам только что сказал, что едешь в Алкатау. Возьмешь меня с собой.
Мать, собравшись так скоро домой, будто обманула его ожидания. Омару стало неприятно, но он не подал вида, продолжая сидеть за столом как сидел, ужинал, шутил с Зауре, а когда убрали со стола, поднялся на второй этаж к себе в кабинет. Со дня приезда матери у него появилась неразрешимая проблема, которая терзала его. Одно-единственное слово матери «уеду» показало, что это проблема не только разрешимая, но она же и кровавая рана, затянувшаяся тоненькой корочкой. Мать разбередила рану. Войдя в кабинет, он зажег свет и долго глядел на полку с книгами, будто хотел выбрать одну из них, но так и не выбрал. Лег на диван. О господи, что им недостает? Ведь я способен прокормить не только эту одинокую старуху, но и весь аул Кокозек, куда она рвется. Мой дом может вместить всех жителей Кокозека. Обычно нужда заставляла свекровь и сноху грызться как собакам, ну а этим-то что нужно? Ешь, пей, одевайся, всего достаточно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164