Тому понравилась мазанка, он вручил хозяину плату за полгода и на этом же такси двинул на вокзал, где и увидел, что обе его сиротинушки, а с ними и знакомые девчата, беззаботно жуют пирожки с ливером. Али разделил с ними трапезу. Когда с помощью лимонада он расположил в своем желудке черствые как камень, не поддающиеся никаким зубам пирожки, Али спросил девушек, что они намерены делать. Те ответили: в аул не вернутся, Анастасия Ивановна и Аспанбай ждали от Али решения своей участи.
— Ну, коли так, то следуйте за мной! — сказал он и умчал всех четверых в Татарку.
Привез, разместил, «сиротки» рады, взволнованны, Аспанбаю досталась отдельная комната, а трем «дамам» — другая. Заброшенная глинобитная мазанка наполнилась радостными голосами.
Али распил бутылку водки с хозяином, турком Абдуллой.
— Вот такая, интернациональная, у меня семья, Абеке! Присматривайте за ней добрым оком. Сам я буду часто приезжать, ближе к холодам привезу топливо. Давайте жить в мире и дружбе, делить нам с вами нечего,— произнес он тост.
Когда, так удачно пристроир четверых «сиротинушек», Али, благодушно настроенный, приехал в Медео к своему «единственному», то увидел... что его «единственный» сидит в обществе двух прелестных молодок и глушит коньяк.
— А-а! Вот и он сам! — вскочил Каракутан.
По своей привычке загадочно замыкаться при виде женщин, Али холодно поздоровался, безразлично выслушал, как их зовут, а потом, чтобы не глядеть на них, стал разговаривать с Каракутаном. Но дать женщинам мысленную характеристику он все же успел. Обе выросли в ауле, но учились в городе, где и остались после учебы. С мужьями разошлись, у каждой есть однокомнатная квартира, имеют по ребенку, которого одна подкинула старикам, а другая сдала в интернат. Возраст —около тридцати. Судя по золоту в ушах, на шее и пальцах, модной одежде, работают в торговле или что-то в этом роде. Обе белокожие, светловолосые. Согласились же сидеть с этим хамом...
Рюмки уже несколько раз сходились в призывном звоне, но Али еще не подобрел. Повернувшись к Каракутану, он рассказывал легенды о похождениях Мираса. Женщины чувствовали себя неуютно, наконец одна из них, тоненькая, изящная, по имени Бопе («грудной малыш» дословно), не выдержала:
— Этот человек нас совсем не замечает. Чем мы его прогневали?
Али грозно взглянул на нее, но ничего не ответил. Желая как-то смягчить и оправдать его поведение, Каракутан не нашел ничего другого, как объявить:
— Не обращайте на него внимания. Он... у него недавно скончалась жена.
У Бопе щеки и полоска между бровями порозовели.
— Ой, ага, простите меня, я же не знала...
Али смолчал. Не нашел нужным опровергать грубую, в казахском духе, шутку Каракутана, но у него не осталось другого выхода, как через некоторое время принять участие в общем разговоре и, став одним из кирпичей случайной компании, найти свое место в этом строении. Женщины, оказалось, пришли сюда не потому, что согласились сидеть с хамом, и работают не в торговле, а на стройке, но в остальном Али не ошибся.
— Приехали мы отдохнуть на две недели по путевкам. Наш номер рядом с вами,— объяснила Бопе.— Встретились с вашим другом в холле, он и пристал: идемте да идемте ко мне, вкусите аульной пищи, я вас не съем, не укушу, вот мы и согласились зайти на пять минут. Оказалось, что пища никакая не аульная, а из буфета, выходит — обманул...
Женщина по имени Галия, с лицом, кажущимся от белизны чуть припухшим, тоже заговорила:
— Ваш приятель удивительно умеет добиваться исполнения своих желаний! — Широко открыв рот, она показала золото на коренных зубах.— Он раз сто повторил: «Идемте, я вас не съем!» — и уговорил!
— Главное, что больше он не сказал ни слова! — звонко рассмеялась Бопе.— Ужасно смешно, когда человек как помешанный твердит одно и то же.
Пока Али разговаривал с молодыми женщинами, оставшийся за воротами беседы черный страж наметил план дальнейших действий.
— Рыс-ты-ран!— сказал он и, как бы дав понять, что этим уже высказал все, не стал продолжать.
Все трое оглянулись на Каракутана.
— Что вы сказали, агай?
— Рыс-ты-ран! — повторил Каракутан.
Али между тем в разговоре уже коснулся свойств целебных трав и особого значения в этом смысле ущелья Медео, поэтому досадливо отмахнулся от Каракутана:
— Кареке, лучше послушайте, о чем мы говорим.
Но тот не внял совету. Дождавшись паузы, вставил:
— Рыс-ты-ран!
— Замолчи ты! — не выдержал Али.
— Рыс-ты-ран! — еще громче произнес Каракутан.
Женщины засмеялись.
— Вот и нас он так же доконал! Теперь не успокоится, пока не уведет в ресторан.
И правда, Каракутан почти силком уволок их в ресторан, заставил заказать самые дорогие блюда.
Сидели они довольно уютно. Творец всего живого — солнышко— уже спускалось в свое осеннее гнездо, лучи его поостыли, само оно из яркого стало коричневым. Соперничавшие меж собой в высоте и величии синие горные вершины тоже потемнели и направили свои угрожающие пики на весь мир. Белый стадион (зимой — каток Медео) и белая гостиница казались двумя кораблями, следующими в фарватере, над ними уже нависли тени, как огромные, с пенящимися белыми гребнями волны, готовые вот-вот обрушиться на палубы.
Али сидит возле окна и, кажется, мечтает. Да, счастливый народ казахи, у них есть такие горы! А как живут те, у кого гор нет? Наверное, началась музыка, потому что Бопе приглашает его на танец.
— Вы ничего не слышите. Не уснули, случайно?
— Да, задремал...
У Али нет желания танцевать, но ничего не поделаешь, идет, он не может огорчить женщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164