Лемби была совсем молодой и покинула этот мир давным-давно. Не умри она в молодости, и моя бы жизнь сложилась иначе.
Два года прожил вдовцом — Люба все время была рядом, но между нами ничего не произошло, ни она мне, ни я ей не сказали ни одного любовного слова. И все же ка- кая-то необъяснимая сила удерживала нас за одним портняжьим столом. Но потом ее подруга Марга вдруг захотела меня в мужья и делала это куда энергичнее Любы. Отец Марги, Таавет Лыхмус, работал на лесопилке. Он принимал участие в революции 1905 года, ему посчастливилось в Ляянемаа скрыться от карательных отрядов, сначала он бежал в Финляндию, а оттуда уже через Швецию уехал сюда, в Канаду. За два года работы лесорубом он сумел скопить столько денег, что перевез в Канаду жену с дочерью. Вначале они снимали жилье — хозяин-финн перебрался на шахту в Нанаймо,— потом они этот дом выкупили. Таавет Лыхмус водил дружбу с моим одиноким отцом Тимму, оба слыли ярыми ненавистниками правящего в России строя, оба бежали от карательных отрядов. Когда в России вспыхнула революция, они напряженно следили за происходящим. Оба выписывали эстонскую газету «Уус Ильм», которая выходила в Нью-Йорке, и получали оттуда основную информацию. Отцы наши дружили, так почему бы и нам с Маргой было не сблизиться?.. Словом, Марга, Маргарета Лыхмус, стала моей второй женой. И после этого Люба оставалась мне помощницей за портняжьим столом — а куда ей, хромоножке, было деваться!
Таавет Лыхмус работал в Таллине вместе с русскими на пилораме и очень уважал их, но ненавидел российский правящий строй, царское правительство. Когда свергли царя, Таавет даже хотел вернуться в Таллин. Но началась гражданская война. Правительство Ленина заключило с Эстонией мирный договор и признало ее самостоятельной республикой. По сообщениям газеты «Уус Ильм», жизнь трудового люда в Эстонии была совсем дрянная, да и Яагуп в своих письмах не очень-то хвалил новую республику. На перевозке камней теперь не заработаешь, камни никому больше не нужны, да и камневозных судов нету, их во время войны у людей отобрали и затопили в Ирбенском проливе, чтобы преградить немецким кораблям путь в Рижский залив. Но где там! Зато освободились от барона Маака, новое правительство отобрало баронскую землю. Сам Маак уехал с семьей в Германию, перед отъездом, правда, заявил, чтобы поселенцы подводили под свои дома колеса,— он снова вернется и восстановит на мызных землях прежний порядок. Пааделайд, конечно, от барона освободился, только что теперь с этой свободой на голом острове делать, если на вывозе камней нельзя заработать?.. Но не беда, картошка растет, рыбы в море хватает, голода бояться нечего, особенно если в прежние хорошие годы удалось отложить немного денег, да если к тому же это такие деньги, которые и во времена марок кое-что значат. Царские бумажные ассигнации годятся сейчас разве что для розжига, но золотой рубль еще в цене. Хозяин Хюль- ескиви перед войной снес свои сбережения в городской банк — мол, пускай набегают проценты,— теперь, во времена марок, остался без всего. Он, Яагуп, никаким бумажкам не верил, пусть даже бумажным деньгам,— такое неверие в него вселил еще старый Элиас: тот собирал тоже лишь золотые и держал при себе, ни в одни банки не верил.
С приработком в новообразованном государстве стало неважно. Рыба дешевая, только угорь и лосось немного в цене. Придется, видно, покупать снасти на угря и отправляться к Сырве, в Ливский залив: в сентябре, говорят, он там водится. Поклоны от всех пааделайдцев, особенно от Лены, которая теперь живет в Кадака за можжевеловыми зарослями. Можжевельник у нас очень разросся.
Как же меня тянуло на Пааделайд, хотя тамошняя жизнь, судя по письму Яагупа, и захирела из-за того, что упал в цене камневозный промысел! В газете «Уус Ильм»
тоже ни одного доброго слова об Эстонии не было, зато новую власть в России хвалили почти в каждой газете. Джон Рид написал даже книгу «Десять дней, которые потрясли мир». Таавет Лыхмус радовался и говорил: «Поедем в Россию, там теперь делают историю!» И в Россию из Америки потянулись люди — советом и делом помогать строить новую жизнь. Поехали механики и мотористы, отправились крестьяне и рыбаки, люди сотен разных профессий уезжали сотнями. Из Соединенных Штатов и Канады. В большинстве еще в Америке объединялись в коммуны и отправлялись.
Газета «Уус Ильм» писала (я нашел в одном из старых номеров эти строчки, чтобы показать Фёбе, почему я в тот раз поехал в Россию): «Жизнь коммуны, во всей ее полноте,— это идеал рабочего класса! Здесь нет места гнетущему беспокойству о куске хлеба, об одежде и крыше над головой, нет безработицы, скуки, нет борьбы и вражды из- за частной собственности, там не кичатся богатством и не относятся с презрением к бедности, не тревожатся о воспитании и обучении детей, исчез страх перед старостью и болезнями, не лезут из кожи вон, чтобы отложить «на черный день» какие-то гроши, чем изводятся сейчас повсюду многие люди. Жизнь в коммуне сообща обсуждается и общими усилиями ведется, что всегда является как бы праздничным досугом. Свое хозяйство коммуна возводит на прочной основе и заботится о том, чтобы не было недостатка ни в одном нравственном увеселении и ни в каком образовательном совершенствовании. Коммуна возводит жилое здание, где каждый человек и каждая семья смогут пребывать в отдельных помещениях и пользоваться по хозяйственной надобности общественными залами и рабочими комнатами сколько душа пожелает. Коммуна заботится о том, чтобы пища была здоровой и одежда соответствующей и т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65