Весной тысяча девятьсот шестого года мы получили от Яагупа первое письмо. На далеком теперь от нас Пааделайде все было спокойно. На Юрьев день Маак никому ренту не повысил. Летом начнут снова возить камни, даже цены, по слухам, прежние, в Риге, Либаве и Митаве спрос на камни большой. Лена здорова, все трудится. Поклоны от Лены, Лесбет, Аабрама и всех островитян.
Таким коротким было это письмо на почтовой открытке. Маак вроде бы даже и не заметил их исчезновения,
а если заметил, то и виду не подал. О горстке покинувших остров людей барон не жалел. К тому же красных.
Старый Элиас расстроился. Значит, жизнь его прошла впустую. Кроме одной семьи, за ним в Канаду никто не последовал. Да и что хорошего их тут ожидало бы! Они прикипели сердцем к Пааделайду и были умнее его. На даже финны, народ крепкий, дома своего основать не сумели. А разве могли справиться с этим па- аде лайдцы?
Элиас, находясь теперь рядом с островом Рог1ппе-1е11ег, не желал даже посетить его, чтобы не видеть краха своих мечтаний. Нас он, конечно, опекал, заботился, чтобы у всех были работа и хлеб на столе. Того и другого нам хватало — и самому Элиасу, мне и несчастной хроменькой девушке Любе. Она была моей ровесницей, дочерью прислуги. Мать ее недавно умерла, оставив небольшое состояние, не такое, правда, большое, чтобы Люба могла беспечно и без работы прожить сколько-нибудь долго. О своем отце Люба знала только, что был он неудачливый золотоискатель и тоже давно умер. Люба говорила немного по-эстонски, отец с матерью были эстонцами. Она прочитала в газете объявление и пришла в наше ателье учиться ремеслу. Элиас ее принял, работа как раз навалилась. Красивой Люба не была; невысокая и коренастая, она хромала на правую ногу. Такой была с рождения. С семейством нашим не слилась, но вращалась в орбите Элиаса, словно Луна вокруг Земли. Потом, когда Элиас умер, она отправилась со мной на Рог1ипеЧе11ег, но совсем близкими друг для друга мы так и не стали. Заботился Элиас и о моем отце Тимму, который плотничал вместе с Михкелем-Майклом. Ванкувер быстро разрастался, и люди заказывали себе на Гранвилл-стрит небольшие деревянные дома. Хватало дела и для Рахели — фабричная работа еще не окончательно вытеснила ручную. При матери трудилась и Наама. Здесь, в Канаде, мать и дочь вновь обрели друг друга. В противоположность мне, который все еще чуждался матери и Беньямина.
Несмотря на то что у отца на пару с Михкелем-Майклом были в Ванкувере приличные заказы, он весной шестого года перебрался на Еог1ипе-1е11ег. Его руки тянулись к земле и крестьянской жизни. В городе он никогда надолго не задерживался, лишь постольку, поскольку сгружал привезенные в Ригу, Либаву или Пярну камни,
и сразу же отплывал на Пааделайд. Сейчас родной ос трои находился за горами и таким широким океаном, что, бежав оттуда, он, наверное, навсегда закрыл для себя дорогу назад. Оставалось идти только вперед, на Рог1ипеЧе11ег, о котором ему столько рассказывал старый Элиас. И хотя финны прогорели там с идеей создания новой родины, жизнь на острове все еще теплилась. Для отца крах финнов на Рог1ипе-1е11ег не был столь сильным ударом, как для Элиаса. Отец всегда считал чрезмерным увлечение старого Элиаса Вейтлингом: ведь если оркестр наяривает в каждой комнате польку, то как ты будешь кружить в своей маленькой каморке вальс?
В Европе и в Америке гремели оркестры капитализма. В Азии и Африке пока что вынуждены были отплясывать под баронские дудки, так неужели на Еог1ипе-1е11ег жизнь должна была идти под гармонику вейтлинговской коммуны? Не пошла, не могла пойти — разбежались музыканты и танцоры. Конечно, многие остались на острове, но их жизнь, как и по всей Канаде и вообще в Северной Америке, образовывалась по капиталистическому ладу. Отец Тимму последовал за Элиасом в основном потому, что не доверял барону Мааку и боялся казаков, хотел быть от них как можно дальше как раз и находился в такой дали, даже на две сотни верст дальше Ванкувера, где остановился Элиас и мы вместе с ним. Не эти небольшие двести верст между Ванкувером и были для отца самыми существенными — оба места находились в приличной дали от царской России,— просто отец оставался деревенским человеком, его руки тянулись к земле. Да и земля тут была не той, что на Пааделайде,— вместо гальки небольшой влажный слой чернозема. По дешевке отец приобрел на западном побережье острова оставленную финнами халупу и небольшой клочок необработанной земли и начал вкалывать. Уцелевшие на острове финны промышляли рыбой, в основном ловили лосося, или ходили на лесоразработки и нуждались в свежих овощах. Земли здесь хватало, не то что на Пааделайде, вот только наступающий кустарник и лес готовы были шею свернуть.
В августе того же 1906 года мы со старым Михкелем Суурнийтом отправились на глянуть, что там и как. Я — чтобы присмотреться, нельзя ли переехать на остров к отцу и шитьем зарабатывать на хлеб. Михкель- Майкл — чтобы звать отца обратно в Ванкувер: ему выпал
в городе хороший заказ и теперь требовался умелый напарник помоложе. Вот с такими разными намерениями мы и отправились. Рахель, Беньямин, Наама и Люба с Элиа- сом не поехали. Элиас был еще крепким стариком, поездку на он бы выдержал, но после краха финской коммуны он даже издали не желал видеть острова своих былых мечтаний. «Там все пусто, чего ради мне разглядывать стоптанную землю?» Он изучил все попавшие на глаза газеты, старые и новые, где писали о финской коммуне, сам разговаривал с членами этого бывшего общества и махнул рукой: «Финны все загубили, горстке эстонцев там нечего делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65