И все же отец не верил, что урядник желает ему зла. И его умасливали, привозили кое-что из Риги, иногда из Швеции, такое, что впрямую не было контрабандой, но что здесь, в России, трудно было достать. До сих пор панкраннаский урядник вел дела так, что и волки были сыты, и овцы целы. Не всегда ему это удавалось, но думалось, что в глубине души он все же держится овец. Вот почему вместо ответа отец уставился на урядника.
— Значит, нельзя псалмы подчеркивать? Если, скажем, пастор в церкви этот псалом растолковал, а я, чтобы он дольше в памяти держался, его подчеркнул?
— Тогда так и говори. Слышали?— заговорил он по- русски и повернулся к кордонщикам.— Он был в церкви, слушал проповедь пастора, а потом дома подчеркнул псалом.
— Так точно, ваше...— отец хотел было добавить «высокородие», но кордонщики были рядовыми, и потому он буркнул окончание слова себе под нос.
Урядник занес отцово объяснение о подчеркивании библейских псалмов в протокол, дал отцу расписаться, а также обоим кордонщикам, что они присутствовали при допросе. Библию урядник оставил себе.
— У тебя же своя Библия дома! Что ты будешь тащить ее отсюда, с Пааделайда!— сказал Яагуп.
Урядник посмотрел на него исподлобья:
— Конечно, есть, только не исполосована. Я свою веру и Библию в чистоте держу.
— Из-за нескольких карандашных линий и наша не загрязнилась. Аарон, принеси резинку, ототрем Библию.
Мне все это показалось странным. Учитель не позволял подчеркивать что-либо в хрестоматии и арифметике, но ведь отец и не был школьником.
Сковорода перестала шипеть. Лена накрыла в задней комнате на пятерых стол, кроме урядника и двух кордонщиков тарелки были поставлены и отцу с Яагупом.
— Старого Элиаса, портного, сегодня утром взяли под стражу,— сказал урядник.
Лена колола сахарную головку. Сахарница, которую она держала в левой руке, грохнулась на пол и разлетелась на осколки.
Яагуп не буркнул, что разбилось на счастье. То, что сказал урядник, заставило и его задуматься.
— За что?— спросил Яагуп.
— Изменял Священное писание!
— Как же его можно изменить! Поди, Священное писание лежит в окладе!
— Не моя забота осуждать или оправдывать портного, это дело других. Мне было приказано арестовать его.
Лену это известие так потрясло, что осколки стекла и сахар все еще оставались вперемешку на полу. Наама принесла метлу и смела в кучу осколки. Лена вытащила из-под фартука носовой платок.
— Работа Высоцкого. Не терпел он Элиаса. А он и мухи не обидел.
— Чего там приплетать сюда муху! Все мы ей зло делали, иначе бы свет заполнился мухами, ни человеку, ни скоту не продохнуть,— сказал урядник.— Не тащи муху в Священное писание! Библия едина для всех, но из-за ее толкования велись войны, такие, что только держись!
— Какой там Элиас воин, с его иголкой и ниткой,— сказал Яагуп.
— А может, ты воин?
— Я в эти божьи дела не лезу, у меня своих забот по горло: с тюленями на льду, с его высокородием в полынье и с камнями в море...
— Нет, Яагуп духовными делами не занимается, не до этого,— испугался за него отец.— Будьте добры, отведайте того, что...— позвал он к столу. Отец прикусил язык, хотел было сказать: «отведайте того, что бог послал», но все было так странно, поди знай, можно ли сейчас упоминать имя божье. Правда, новый пастор Халлер выступает с кафедры, и каждое второе слово у него Иегова, бывает, и дьявола вспомнит, а вот Элиас крепко держался другого наказа, не позволял без надо бы божье имя трепать...
...Элиас взят под стражу за веру свою — или, может, неверие? Он нигде не говорил о Вейтлинге и его «Евангелии бедного грешника», только здесь, на Пааделайде... Элиас не тот пророк, который хочет обратить все народы в своих последователей... Он и на пааделайдцев махнул рукой, после того как отсюда ушла Рахель. «Жизнь идет своей дорогой!» — только и всего, что он сказал об уходе Рахель. Он не бросил в нее камнем и оправдывать не стал.
В последнее время бывал у нас редко, в свои еженедельные приходы на Пааделайд больше останавливался в доме учителя. Где сейчас Элиас — в Панкранна, в волостном правлении, или уже увезли в город? Наложили арест и на имущество, отобрали деньги? Правда, больших денег Элиас у себя не держал, отправлял в заграничный банк, говорил, что по крайней мере до тех пор можно здесь жить, пока разрешают отсылать в другие места деньги... Наведался уже урядник с кордонщиками к учителю или только собирается туда?
Все это проносилось в сознании отца, Яагупа и даже в моем. Но дело было настолько деликатным, что ни отец, ни Яагуп не решались на лишние расспросы.
— Ах, сегодня под стражей, завтра опять на свободе! Прозит!— сказал Яагуп, поднимая кружку.
Сам он пил по глоточку, а кордонщиков и урядника заставлял выпивать до дна. И тут, за столом, будто само собой, верховодил Яагуп.
Яагуп уставился на пивной кувшин, который он опорожнил в кружку урядника, и сказал:
— Не иссякла еще ячменная влага! Пойдем, отец, откроем в амбаре новый бочонок. Напор такой, что если одному цедить, то и рот, и глаза зальет.
Отец взял ведро, и было слышно, как их шаги удаляются к амбару. Урядник глянул на часы на стене, прислушался и стал пристально следить за Леной. Но уже вернулся Яагуп с ведром пива, на бровях и на вязанке пена.
— Ну и напор у пива, все равно что турок под султаном,— сказал Яагуп.— Один и не подходи, у другого сразу чтоб ведро наготове.
— Хозяин куда подевался?— спросил урядник.
— Старый человек, и ему своего нутряного напора не сдержать. Пошел туда, куда царь пешком ходит,— ответил Яагуп.
— Что он сказал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65