Но упрекать его, Нормурада, этим презренным словом «соперничество»!..
Домла разжал руки, поднял голову. Атакузы не было на месте. Он снимал пиджак, висевший на ветке яблони,— видно, собрался уходить.
— Подожди! Ты же не дослушал меня...
— А чего м.не слушать?— Замкнутое лицо Атакузы еще больше потемнело, угрожающе заиграли желваки.— Я знаю, что легло между вами. Он сам мне рассказал. Но обстоятельства ведь какие были...
— Обстоятельства?
— А вы будто не помните? Это же было сложное предвоенное время...
— Вот оно что!— Бугристая, обрамленная белым пушком голова Нормурада Шамурадова мгновенно сделалась пергаментно-бурой.— Это же привычка всех подонков — сваливать свои подлости на обстоятельства, на время! А что, если какой-нибудь мерзавец наврет на тебя три короба, и ты упадешь... А потом свалит все на обстоятельства!.. Как ты на такое посмотришь, хотел бы я знать, дорогой мой племянник?
— Я?
— Да, ты! Впрочем, ты, кажется, сам многие свои дела привык оправдывать обстоятельствами! Слышал я, собираешься будто бы породниться с этим... с Джамалом Бурибаевым? Тоже, наверно, обстоятельства?
Атакузы, никак не попадая в рукава пиджака, вплотную подошел к столу. В яростно горящих глазах блеснула усмешка.
— Вы бы хоть посмотрели на мою будущую невестку!
— Достаточно насмотрелся на ее мать. И, если хочешь знать, даже бабушку твоей невестки все еще помню! Младшую жену знаменитого торгаша Кудрат-ходжи.
Ах, дядя, дядя! — вздохнул Атакузы, будто не домла был перед ним, а несмышленое дитя. Устало опустился на стул.— Вот вы — мудрый человек, вы — домла, а не хотите понять простую вещь: молодежь знать не хочет о старых передрягах. Разве я не понимаю, как больно вам! Но что мне делать, мой сын...
Вот именно — твой сын! — перебил старик с горечью.— Ты думаешь, мне безразлична его судьба, его работа? А ты сам хоть знаешь, что он плетет в своей диссертации под мудрым руководством своего наставника?
Проповедует идеи насилия и убийства?
Хватит чепуху городить! — прикрикнул домла.— Он призывает нтричио использовать воды, накопленные в коллекторах после промывки засоленных земель! Использовать рассол для полива! Понимаешь ты хоть это?
— Так-так
— Утверждает, что можно употреблять воды, засоленность которых доходит до пяти граммов на литр! Ты же сам осваиваешь новые земли в степях. Скажи-ка, что будет с такой землей через десять лет, если...
— А вы думаете, сейчас не используют такие воды?
— Да, используют! Приходится! Но утверждать такое в диссертации, оправдывать высоким авторитетом науки!.. Это же преступление! — голос домлы сорвался с грубоватого баса на неестественно тонкий фальцет.— И все это идет от него, от твоего закадычного. Ему сегодня выгодно это. Потому как много еще руководителей, живущих лишь сегодняшним днем! Таких же, как и этот, с позволения сказать, доктор наук. Сегодня он ломится в передовые, а что будет завтра — плевать. Вот зародилась идея переброски сибирских рек в наши края. И он уже бьет в барабан! Книгу успел написать. А как отразится переброска рек на климате, на всей природе края? Изучить, взвесить все «за» и «против», подумать о подготовке к этому делу наших земель — некогда. Потом будем каяться, произносить саморазоблачительные речи! А твой сын, с ним что станет?..
— Вот что, дядя, мне сейчас не до сибирских рек! — заговорил неестественно спокойно Атакузы.— Своего отношения к домле Вахиду я не изменю. Он, по крайней мере, знает цену дружбе! А вот вы,— Атакузы рывком поднялся и тут же увидел тетушку Гульсару.
Старушка стояла в дверях летней кухни, бледнее белого платка на ее голове. Она, должно быть, слышала их перепалку — ужас застыл в глазах, голова мелко тряслась.
— Если вы,— Атакузы угрожающе выпучил глаза,— вместо того чтобы помочь, будете совать палки в колеса... тогда лучше забудем, что вы мой дядя, а я ваш племянник!
Нормулад Шамурадов с силой ударил кулаком по столу:
— Кто сует палки в колеса твоему сыну, глупец?
— Я понял все, благодарю вас! — не слушая, грохотал Атакузы.— Раз дело дошло до такого... Пропадай наше родство! Не будем друг друга знать: ни в жизни, ни в смерти, ни в радости, ни в беде.
Атакузы с треском порвал подкладку, попал наконец в рукава, натянул пиджак и зашагал к воротам. У ворот его догнало отчаянное:
— Кузыджан! Родной мой, погоди!..
Атакузы не остановился, даже не обернулся, с силой пнув сапогом калитку, пулей вылетел на улицу.
Калитка, грохнув, захлопнулась, Нормурад-ата с опаской оглянулся. Гульсара-ая как села на ступеньки при последних словах племянника, так и осталась сидеть. Насурьмленные глаза смотрели жалобно, была в них тихая скорбь — как в глазах безнадежно больных людей. Она съежилась в маленький комок, возьми в пригоршню — вся уместится.
Домла Шамурадов, не выдержав, отвел глаза, медленно поднялся со стула. Остановил его дрожащий голос:
— О домладжан! Зачем вы так? Один только человек хоть справлялся о нашем житье-бытье... И того оттолкнули. Остались теперь одинокие в этом проклятом доме...
Нормурад-ата стоял, воинственно набычив упрямый лоб. Он не хотел, боялся встретить тоскливо-скорбный взгляд жены.
И всегда она была такой. Добрая, отзывчивая, всей душой тянулась к его родичам, к близким. О муже своем заботилась как о ребенке, любила и почитала. Но никогда не могла понять ни труда его, ни замыслов. Семья и родные — вот что главное для нее в жизни. Но что тут скажешь? Если раньше не успел ее переделать...
— Перестань, старуха! — сказал с болью.— Не суйся, ради аллаха, туда, где ничего не смыслишь!
— Я и правда не смыслю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102