– Никакого, – буркнул он.
– Так чего тебе еще? – потребовала она.
Он прошел еще довольно долго, пока сообразил, чего она добивается, покрутил головой по сторонам и проворчал:
– Ладно уж, дотемна не успеем до села. Придется заночевать здесь.
Барвинок ожидала, что «здесь» означает здесь, но он шагал и шагал, наконец она не выдержала:
– А почему не останавливаемся? Скоро совсем стемнеет!
– Воды нет, – сообщил он. – А во?о?о?он там, похоже, есть и ключик.
Она вздохнула и заковыляла из последних сил. Олег ушел вперед, к ее прибытию уже обошел вокруг намеченного им для ночлега старого дуба, вернулся с огромной охапкой сухих сучьев. Костер развел тоже удивительно быстро и умело, она только рот раскрыла в удивлении, когда склонился над сложенными шалашиком веточками и всего пару раз чиркнул огнивом. Искры упали на узкие полоски бересты, вспыхнуло крохотное пламя, впилось в них мелкими желтыми зубешками, следом тут же загорелись тонкие веточки.
– Отдыхай, – велел он, – посмотрю, что тут за звери.
Она вскрикнула испуганно:
– Ты куда? Уже темнеет.
– Костер разгорается, – сказал он успокаивающе, – никакой зверь не подойдет.
– Много ты знаешь, – огрызнулась она. – Звери тоже бывают разные… наверное. Ты пойдешь собирать яйца по кустам? Или надеешься подстрелить добычу? Ты же вон какого гуся подстрелил! А еще у меня в мешке еды на три дня. На ужин нам хватит.
– Да? – спросил он. – Ладно, выкладывай.
Она с готовностью вытряхнула все, опустошив мешок, разложила на чистом полотенце хлеб, сыр, мясо, отдельно в платочке завязана драгоценная соль.
– Ого, – сказал он одобрительно, – хорошо живешь.
Она удивилась:
– Это хорошо?
– Хорошо, – повторил он. – Даже соль!.. И хлеб пропечен, и мясо не пережарено. Сразу видно, не ты делала.
Она поджала губы.
– Конечно, не я. Но почему я должна делать хуже?
– Больно ручки белые, – сказал он неодобрительно. – И нежные. Ты вообще ни за что не бралась. Тебя няньки одевали и раздевали. Даже от солнца прятали.
Она молчала, смотрела, как он разламывает краюху хлеба, режет сыр, движения точные, экономные, полные сдержанной горделивой силы. У слабых мужчин суетливости больше, а у этого ни одного лишнего жеста.
– Почему не носишь меч? – спросила она и вспомнила, что уже спрашивала.
Он не стал указывать, что у нее что?то с памятью, снял с пояса гуся. Она настороженно смотрела, как он умело обдирает кожу, потрошит и вообще готовит для насаживания на вертел.
– Просто не ношу, – ответил он наконец.
– Почему?
– Не люблю, – ответил он мрачно. – Мечом можно убить.
Она сказала саркастически:
– А твоей палкой?
– Тоже можно, – ответил он мирно, – но острое железо наносит раны. Слишком легко. А палка… только ссадины да кровоподтеки. Чтобы убить – надо постараться. И очень захотеть. А меч… убивает слишком легко.
Она возразила:
– Но и мечом можно плашмя, как дубиной!
Он покачал головой, глаза стали печальными.
– Слишком велик соблазн… не плашмя. Да и вообще меч в руке – соблазн. Нехороший.
Пока он ломал сучья и бросал в костер, она осмотрела его посох. Как бы ни уверял в миролюбии, мол, у него не меч, а эта безобидная штука, в умелых руках эта оглобля куда опаснее меча. Во?первых, намного длиннее, во?вторых, больше возможностей: можно и легким кровоподтеком украсить, можно и голову вдрызг, как глиняный горшок. А меч, увы, если рубит, то рубит.
Потому мечами, мелькнула у нее неприятная мысль, вооружают простых воинов. Мечом пользоваться просто, а вот чтобы таким шестом… гм… надо быть и очень сильным, чтобы убивать с одного удара, и поупражняться дольше. Она снова украдкой смерила взглядом его плечи и спину. В этой волчовке не видно мышц, он, как нарочно, их скрывает, но теперь, когда дважды расшвырял разбойников, можно догадаться, что есть, есть…
Она спросила с интересом:
– Зачем тебе столько амулетов?
– Я волхв, и я запасливый, – сообщил он.
– И все настоящие? Или есть для красоты?
Он посмотрел с недоумением:
– А что, бывают и такие?
Она кивнула с чувством полнейшего превосходства, улыбнулась одними глазами, у нее это всегда получается просто очаровательно, пусть этот гад получит под дых.
– Некоторые, – сообщила она покровительственным тоном, – цепляют вот так побольше просто для важности. Чтобы все видели, какие они… защищенные.
Он подумал, сдвинул плечами.
– Ну, наверное, есть смысл носить и такие, ты права. Но у меня в самом деле настоящие. Вот этот, к примеру, предупреждает об опасности. Даже когда я сплю, стоит кому?то подойти ко мне с обнаженным ножом или мечом, сразу же будит… А просыпаюсь я очень быстро.
Она зябко повела плечами. Страшно и представить, что натворит, когда проснется среди ночи и решит, что вокруг враги.
– Амулетов все меньше, – сказала она горестно. – А еще они все слабее… Почему прекратились магические дожди, остались только простые? Сколько бы людям можно было сделать добра…
Он хмыкнул, но смолчал, лишь ломал и подбрасывал в огонь короткие сухие палочки. Она помолчала, спросила тоскливо:
– Знать бы, вернется ли когда?то такое время…
– Какое?
– Чтобы снова прошли магические! А лучше, чтобы они шли так же часто, как обычные. От магических трава оживает точно так же. Это мы знаем, что в такой воде есть магия, а народ пользовался ею всегда, как простой.
Он помолчал, буркнул:
– Когда?то пройдет снова.
– Когда?
– Лет так тысяч через десять, – ответил он с кривой усмешкой. – Или через сто.
Она ахнула.
– Сто тысяч лет?
– Да.
– Почему?
– Наш год, – напомнил он равнодушным голосом, – для богов что день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20