Тролль качнулся вперед — Томас едва успел замороженно сдвинуться, — громадное звериное тело рухнуло на стену, когти впились в камень, процарапали, оставляя глубокие борозды, и тролль сполз на пол.
Томас поспешно ухватился за рукоять меча, чувствуя под ладонью липкое, горячее, уперся ногой в грузное тело, дернул. Меч вышел легко, словно его выталкивала хлынувшая упругой струей горячая кровь. Томас кое-как вытер лезвие о мохнатую спину, тролль еще дергался, все четыре лапы с жутким звуком скребли пол.
— Никогда бы не поверила! — донеслось до Томаса потрясенное.
Женщина быстро соскочила с ложа, в руках у нее, как испуганная бабочка, трепыхался белый платок с золотой монограммой. Томас стоял, как столб, с покрытым кровью мечом. Она же быстро сунула платок в его трясущиеся руки, бросилась на шею — нежнейшая как дуновение утреннего ветерка, как облачко, прижалась испуганно. И Томас выронил меч, стоял дурак дураком, не решаясь испачкать платок, хотя сунула, чтобы вытер окровавленные пальцы, и остро пожалел, что железный панцирь разделяет их тела.
Она зябко вздрагивала, прижималась к нему с такой силой, что, если бы Томас так не был прижат к стене, наверняка бы повалила. Томас пробормотал смущенно, уже ненавидя свои доспехи:
— Благородная леди, вы свободны!..
— Да-да, благодарю покорно, мой чудесный избавитель!
— Не смотрите на зверя, для вас такое ужасно...
Она обняла его белыми, как сахар, руками за шею, подняла прелестную головку, закрывая ему синие глаза. Прекрасное лицо дышало надеждой, глаза счастливо блестели. Голос прозвучал такой нежный и мелодичный, что у Томаса защемило сердце:
— Ужасно!.. Я не знала, что он смертен. Когда он сразил моего мужа, барона Оцета, и взял его внешность... ох, чудовище! Проклятое лживое чудовище! Он обманул меня. Меня все обманывали, всегда обманывали! Барон обманывал...
— Чудовище, — пробормотал Томас. Меч опять выпал из руки, мышцы расслабились. Он неловко обнял нежную женщину за плечи, страшась испачкать кровью золотые локоны. — Но теперь оно убито...
— Мой дорогой барон, — прошептала она, ее прекрасные голубые глаза умоляюще заглядывали в прорезь шлема рыцаря. — То есть, мой таинственный рыцарь, вы не оставите слабую женщину без защиты?
Томас ответил с рыцарским жаром:
— Честь не позволит! Только скажите, я сделаю все, чтобы вы больше никогда не тревожились!
Она воскликнула с чувством, ее прекрасные руки все также обнимали его, высокая грудь волновалась, прижимаясь к булатному панцирю Томаса:
— Вы своим благородством... завоевали меня! А вместе со мной — замок, каменоломни, земли, невольников. За спиной барона... прежнего и нынешнего, я была как за каменной стеной, а теперь мне так страшно, так беззащитно!.. Вы должны стать новой каменной стеной, отважный рыцарь, за которой укроется мое слабое испуганное сердце!..
Томас открыл и закрыл рот, кровь громче застучала в висках. В ушах послышался далекий звон, ее глубокие зрачки расширялись, заполняя собой весь мир. Он смутно чувствовал, что ее нежные руки ловко сняли с его головы шлем, она умело расстегивала пряжки, снимала широкие пластины доспехов, извлекая могучего, но оцепеневшего рыцаря, как устрицу из раковины.
Томас пытался стряхнуть страшную усталость, но к слабости от трудной схватки добавилась странная вялость. Мысли путались, видимо, от удара по голове, громадные умоляющие глаза заслонили весь мир. В легких хрипело, он закашлялся, выплюнул сгусток крови. В боку кололо, словно засел наконечник стрелы — топор тролля, Томас помнил смутно сильный удар, доспехи выдержали, но пару ребер могло сломать как соломинки...
Где-то слышались голоса, грохот переворачиваемой мебели, звон оружия. Донесся приближающийся топот, затрещала дверь, что висела на одной петле, прогремел зычный негодующий вопль:
— Я думал, погиб!.. А он — срам какой! — похоть свою ненасытную тешит!..
Сквозь туман мелькнуло злое лицо калики. Он был как черная скала, смотрел недоброжелательно, дышал часто. В руках держал, уперев острие в пол, двуручный меч размером с потолочную балку.
Томас слабо шелохнулся, ощутив при сильной слабости непривычную пугающую легкость. Нога споткнулась о гору железа, Томас с вялым изумлением узнал свои панцирь, поножи, шлем, бармы... Оказывается он сидел на полу, положив голову на колени баронессы, а ее нежные пальцы перебирали ему волосы, гладили по голове. Огонь из камина вырывался в зал, воздух был горячий, сухой, как во время страшного самума — урагана сарацинских пустынь. В окна доносился звон оружия, яростные крики.
Над головой Томаса прозвучал ледяной голос, надменный, исполненный великого презрения:
— Изыди, раб!.. Иначе поднимется мой муж и повелитель, властелин этого замка... Тебя ждет скорая смерть!
Калика растерянно посмотрел на неподвижное тело тролля, что лежало, раскинув все четыре когтистые лапы в огромной луже крови:
— Мне кажется, он встанет, когда свиньи полетят.
— Это прежний, — холодно сказала баронесса. — А нынешний властелин — здесь! Он страшен и беспощаден...
Калика сдвинул тяжелыми глыбами, попятился:
— Ну, ежели дело повернулось таким концом...
Томас прохрипел, собрав остаток сил:
— Сэр калика, погоди... Кони...
Калика остановился в проеме, где дверь все еще колыхалась, скрипя будто водили ножом по сковороде, на одной петле:
— А чо тебе?
— Помоги, — простонал Томас.
Калика вернулся, пощупал рыцарю лоб, озабоченно присвистнул. Томас чувствовал сильные пальцы за ушами, на затылке, в переносице кольнуло. Внезапно словно гора свалилась с плеч, а изнутри ушла теплая сырость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28