В темноте мы упорно двигали ногами и вскоре достигли следующей деревни. Пройдя деревню, мы стали снова подниматься в гору. И только вступив на мощёную дорогу, мы взяли размеренный шаг, зашагали твёрдо, чувствую под ногами твёрдую опору. На слякоть и лужи уже никто не обращал внимания. Через лужи и грязь шли напрямик, брызгая где водой, где жижей. И когда старшина предложил запеть, взвод, раскачиваясь и подстроив ногу, затянул солдатскую песню. Когда идёшь под солдатские голоса, когда прислушиваешься к словам запевалы, к неровному стуку сапог, то забываешь о дороге, о воде, о лужах и о грязи. Если солдаты по своей охоте распоются, то за одной походной песней с присвистом следует другая. Так шагают они среди ночи, подсвистывая нужные куплеты. Но стоит сделать в пути небольшой привал, после него выходят они на дорогу молча, встают в строй неохотно, и потом по дороге уже не поют. протянет запевала свой первый куплет, а подтягивать некому, никто не хочет, и получается, что он пропел вроде петуха. пропел, а там хоть не рассветай! Предупреждаю, что эта книга про солдат и про войну, про людское горе без любви и без наслаждений. В пути по дороге рота прошла заброшенную деревню. В темноте стояли избы, прячась друг за друга. Между изб сновали неясные фигуры солдат, слышен был негромкий говор, позвякивание уздечек и фырканье лошадей. Наши тыловые подразделения и обозники батальона собирались в дальний и нелёгкий путь. Кое-где среди неуклюжих изб мелькали огоньки папирос, по ним можно было видеть, сколько там толпилось людей. В темноте слышалось хлопанье дверей, скрип отворяемых ворот и топот солдатских ног на ступеньках. Всех сборов нельзя было рассмотреть, ночь загораживала от нас людей и повозки. воздух был прохладный и сырой. К ночи в воздухе появилась прохлада. Но вот и деревня осталась позади. Впереди и в стороне, если посмотреть, кругом темно и ничего не видно. Чувствуешь под ногами дорогу, а поворотов её не видно, она то подымается на бугор, то сползает и сваливается снова в низину. Неясные очертания опушки леса проползают назад. Дорога забирается в непроглядный сумрак леса и вновь выбегает в серую пелену полей и кустов. А бесконечные дали горизонта, что нас поразили накануне, теперь не были видны. Потеряв счёт времени и пройденному пути, я не мог точно сказать то, где в данный момент находились. Ещё у лейтенантов не было часов, чтобы определять время по стрелкам. По часам можно было бы сказать, сколько прошли и где на дороге мы находимся. Говорят, у немцев все солдаты ходят при часах. А здесь топаешь по дороге и не знаешь, сколько тебе ещё осталось идти. Я давно заметил, что дин солдат стал отставать от взвода. Немного отстав, он ускорял свой шаг и догонял идущих сзади. К концу марша он стал делать это чаще. Я поравнялся с ним и заглянул. Это был солдат пожилой, небольшого роста. Он как-то неестественно прихрамывал, стараясь перенести вес тела на пятку.
– «Наверное, стёр ноги», – подумал я.
– Ты что же, братец, портянки не умеешь заворачивать?
– Нет, товарищ лейтенант. У меня на правой ноге пальцев нету!
– Как это нет?
– Мне пальцы в больнице отрезали. Когда ещё был молодым. Обморозил сильно, вот и отрезали!
– Позволь, но как же ты попал на фронт?
– Не знаю. На комиссии сказали «годен».
– Как годен? К нестроевой службе в тылу ты, может быть, и годен. А у нас хоть и в возрасте солдаты, но все с руками и ногами считаются годными к войне.
– Пальцы у меня на руках есть. Стрелять могу. Вот и послали. Сказали, будешь сидеть под землёй в ДОТе, там ходить не больно нужно.
– Ну ты и даёшь!
– Ты на комиссии говорил, что у тебя пальцев на ноге не хватает? Показывал врачам ногу?
– Я думал, что они сами знают про то.
– Ну вот что! До Селижарово осталось два часа ходьбы, полезай на телегу! Доедешь до места – пойдёшь в батальонную санроту. Скажешь, что я тебя прислал на медкомиссию, покажешь им ногу. Понял?
– Ладно, товарищ лейтенант!
– Да не ладно, а «Есть сходить в санчасть» нужно отвечать.
– Есть, так точно! Я взял винтовку, противогаз и обоймы с патронами у солдата, положил всё на ротную повозку, сказал повозочному, что это всё останется у него: «Солдата довезёшь на подводе до Селижарово, покажешь, где стоит санчасть. Ты своих обозников знаешь». После короткого десятиминутного привала рота встала и тронулась вперёд. Остался последний небольшой переход. Я буду рассказывать, не торопясь, всё по порядку, достаточно подробно, день за днём до самого конца войны. Мне повезло, я с боями прошёл большой и тяжёлый путь. Кто хочет знать правду о войне, пусть не торопится! Обычно к концу марша привалы становятся чаще по времени и проходят быстрей. Солдатам объявили, что осталось идти пять-шесть километров. Услышав, что до днёвки идти совсем немного, солдаты оживились и прибавили шагу. Всем хотелось побыстрей дойти до места и повалиться на землю, вытянуть ноги и закрыть глаза. впереди ещё не показались станционные постройки Селижарово, а рота свернула с дорога и оказалась в лесу. Здесь роту остановили, рассредоточили, солдаты сразу повалились и распластались кто где. Я приказал составить винтовки в козлы и выделить часовых для охраны и порядка. Кое-кто ещё нашёл силы, потопал ногами, повозил-пошаркал подмёткой по траве, стараясь в темноте нащупать сухое место. Но большинство легло там, где их остановили. Они валялись на земле, как падают мёртвые, подбитые пулей тела. Только часовые остаток ночи торчали вертикально, как пни. Мы со старшиной не могли сразу лечь, у нас были разные дела, нас вызывал к себе Архипов. Освободились мы, а на небе уже легла серая полоса рассвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78