Она как никто умела портить настроение. Серьезный разговор с ней тут же сводился к непринужденным шуткам и добродушным насмешкам, покой сменялся на бурю эмоций. Ее мама была существом общительным и общественным – она совершенно не выносила одиночества и была уверена в том, что те, кому хватало собственного общества, либо тупицы, либо чокнутые. В разговор должны были быть вовлечены все, кто собрался в комнате, причем ни на раздумья, ни на паузы времени тратить было нельзя. Она обожала говорить, нравилось ей и послушать, при этом от всех присутствующих она ожидала того же. Иногда мать казалась Джулии ребенком, задающим массу вопросов и делающим кучу замечаний, от которых крыша могла поехать. Тщательно продуманным ответам она предпочитала остроумную импровизацию, и поскольку сама была остра на язык, за словом в карман не лезла. Она легко могла говорить на любую тему, больше всего ей нравилось судачить ни о чем, болтать ради самого процесса. Джулия обожала мать, но общение с ней доводило ее до нервного истощения. Еще когда она была девочкой, ей очень хотелось, чтобы мама повзрослела раньше нее, стала серьезной и давала бы себе и окружающим хоть немножко передохнуть.
– Тук-тук-тук, – сказала мама и заглянула в комнату дочки.
– Исчезни.
– Зайчик мой сладенький, я же несколько месяцев тебя не видела!
– Ну и хорошо. Я смогла это пережить. Как же мне хочется покоя!
Ужин был съеден, вина выпили в изобилии, подарки раздали, коробки и оберточная бумага от них валялись по всей комнате. Застольная беседа не стихала, хотя любая интересная мысль тонула в море пустых банальных замечаний. Джулии трудно было переносить этот пустой треп, и она ушла к себе.
– Все это вздор, – сказала Грейс.
– Никакого вздора, – возразила Джулия. Мать уже вошла в ее комнату и закрывала за собой дверь. – Мамочка, мне нужно немножко побыть одной, хорошо?
– Даже не надейся. Я к тебе пришла поболтать.
Она была дамой внушительной, хоть и на голову ниже дочери. Грейс Олфилд всегда была склонна к полноте и время от времени уверяла дочь в том, что у них были разные типы фигуры.
– Я и девочкой была полненькая, – честно признавалась она. – В четыре года я была просто толстушкой, а теперь я – дама в расцвете лет с пышными формами. Тебе, моя дорогая, может, и надо следить за весом, но твоим бедрам с моими не сравниться!
Когда она села рядом с дочерью на кровать, матрас так прогнулся, что Джулия чуть не подпрыгнула.
– Ну ладно, оставайся, если пришла, только ненадолго.
– Я просто хотела наверстать упущенное.
– Прекрасно. Ну, что слышно?
Джулия убрала уже распакованные книги, разбросанные по кровати, положила в комод только что полученное в подарок белье. Потом села рядом с матерью на постель.
– А у тебя как дела, моя милая? Что там у тебя? Как жизнь молодая? – Мамины глаза взволнованно блестели. Джулии так не хватало видеть их каждый день!
– Ничего особенного. А что?
– Как что? – Грейс тряхнула головой и раскрыла от удивления рот. – Ничего особенного! Ты уехала в университет четыре месяца назад, в первый раз в жизни живешь самостоятельно, переехала в другой город, и теперь, бесстыжая, заявляешь мне, что у тебя никаких новостей!
Джулия откинулась на кровать и обняла подушку.
– Ой, мамочка!
– Ну, давай, рассказывай. О чем вы там сплетничаете? О чем тоскуете? Кто твои друзья? На каких ты была вечеринках? Все рассказывай, чтобы я почувствовала, что сама там была.
– Эй, мам, это моя территория, и я тебя туда не приглашала!
– Все как у меня. Моя манера. Ну, давай, колись.
– Мамуля!
– Давай, рассказывай, детка, или я тебя до смерти защекочу! Все выкладывай, как на духу. У нас вся ночь впереди.
– Вся ночь? Я же устала как собака.
– Ну, давай. Вперед и с песней.
– Так и быть, – начала Джулия, приткнувшись к маме. Ей было очень приятно, что мама поглаживает ей голову. – Если по существу, приятеля я себе еще не завела.
– Не бери в голову, у тебя дома один есть.
– Я с ним расстанусь.
– Неужели? А Брайану ты об этом уже сказала?
– Да.
– Я вчера его видела. Он мне об этом ничего не говорил.
– Почта на Рождество запаздывает, – спокойно ответила Джулия.
– Лапушка, – сказала Грейс, теснее прижимаясь к дочке, – тебе бы лучше самой ему об этом сообщить. По крайней мере, по телефону.
– Не могу я, да и не хочу. Смелости не хватает. Я еще никого не отшивала. У меня в таких делах нет никакого опыта.
– Брайан хороший мальчик.
– Он придурок, мам.
– Я знаю, сладкая моя, но он очень милый придурок.
Какое-то время мать с дочерью смеялись и дурачились, и Джулия была счастлива от того, что ей было с кем подурачиться, к кому прижаться. Их беседа перескакивала с одного предмета на другой, они болтали о политике, моде, книгах, танцах, театре, мужчинах. Грейс Олфилд поднялась лишь тогда, когда стало ясно, что дочери ее больше ничего не хочется, кроме сна.
Когда она открыла дверь, чтобы уйти, Джулия потянулась как кошка.
– Джулия, ты ходила к гинекологу провериться?
– Еще нет…
– Милая…
– Но я уже договорилась.
Внизу раздался телефонный звонок.
– Хорошо, что ты договорилась, это уже прогресс.
– Но совсем не потому, что я чем-то занималась.
– Или чем-то занимайся, или в дурах оставайся, – попыталась отшутиться мать.
– Ну что же ты за мать такая? В дурах оставайся – и это с моей-то задницей! Ты просто чудовищна!
– Спи спокойно, моя милая.
– Милая – постылая, занимайся – оставайся… Нельзя так со мной разговаривать – я же твоя дочь все-таки. Так нечестно. Когда же ты, наконец, повзрослеешь!
Снизу кто-то крикнул, что Джулию просят к телефону. Она вылезла из теплой постели и поплелась вниз в гостиную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27