Его отпустили, но человек в белой шляпе следил за ним, и в одиннадцать часов его обязательно схватят, вместе с тем, другим. Его не покидало ощущение, что это последний день его жизни. За окном текла река, которая ничего о нем не знала. И как только мог он доверить свою жизнь такому проходимцу, как Аксел ван де Граф?
Он мог назвать все причины.
Он был слишком далек от истины.
– Такси в Ратанаке нет, – сказала девушка на рецепции. Если ему необходимо куда-то поехать, он может воспользоваться гостиничным автобусом. Один только что ушел, следующий будет через сорок пять минут. Если он не желает ждать, то лучше пройтись пешком или поймать мопедное такси.
– Но я бы вам этого не советовала, если вам дорога жизнь.
– Мне не дорога жизнь, – сказал он.
Ботинки жали, голова трещала, в горле пересохло. Пыльное пространство между гостиницей и президентским дворцом напоминало пустыню. Надо было купить шляпу.
Посреди площади вокруг фонтана толпились люди. Подойдя поближе, он увидел свадебную процессию с яркими зонтиками; молодая невеста в белом подвенечном платье с фатой и жених в белом фраке, оба с красными ленточками, позировали у фонтана в окружении улыбающихся фотографирующих родственников. Эгон тоже сделал фотографию – пара смущенно, но гордо улыбнулась ему. Фонтан был высохшим.
Уставший и измученный от боли во всем теле, он добрался до дворца на другом конце площади. За оградой на постаменте возвышался огромный портрет Софала, который разглядывали какие-то туристы. Дворец был открыт для посетителей. Будь у Эгона машина, он бы тоже зашел посмотреть. Сделав несколько фотографий, он пересек площадь в направлении обычных улиц. Жилые дома были выжжены солнцем, полуразрушены, заброшены. Веранды переполняли стоящие на них столики, а оторвавшиеся листы гофрированного железа повисли вдоль стен бурыми полосками, словно водосточные трубы, отбрасывая живительную тень. Он подумал, как же ему узнать мопедные такси, но они сами его нашли – два-три водителя уже стояли рядом. Он отмахнулся – сначала следовало утолить жажду.
На широкой улице он наткнулся на что-то типа кафе – киоск с несколькими столиками и стульями на улице под гофрированным навесом. Работал телевизор, с экрана доносились крики дерущихся и убивающих друг друга маленьких детей. Он осушил три кружки пива подряд.
Стоило ему подумать, что мужчина в белой шляпе больше не попадался ему на глаза и что здесь вообще не видно туристов, как на другой стороне улицы он заприметил похожее кафе, где под навесом сидела западного вида женщина, так же, как и он, одна. Преемница мужчины в белой шляпе? Нет, ерунда. Если бы за ним следили, то этим занимались бы ратанакирианцы. Напротив, в присутствии этой женщины он испытывал облегчение – теперь он был не так одинок.
Он разглядывал ее сквозь уличный поток, будто на экране в кино, где изображение искажено помехами. Казалось, она тоже взглянула на него. Эгон ждал, когда к ней присоединится ее спутник, но она оставалась одна. Ему вдруг безумно захотелось перейти улицу и заговорить с ней.
Спустя какое-то время она ушла.
Когда Эгон поднялся, чтобы продолжить путь, он почувствовал, что слегка опьянел и с трудом держится на ногах. Он вернулся на шумные улочки и сделал еще несколько туристических фотографий: рыночные стойки с майками «Кёйфье в Ратанакири», кинотеатр с буйно размалеванными афишами фильмов-боевиков, монах в оранжевом одеянии на велосипеде. Повсюду хромали, ползали, лежали уроды с оторванными руками и ногами, кровоточащими ранами, в грязных повязках, слепые, безумцы, глядевшие далеко за пределы Ратанакири – жертвы международных и гражданских войн, оставшихся в наследство мин, болезней и недоедания. Карнавал растления и непобедимости жизни.
Эгон стоял на краю тротуара, и перед ним тут же притормозили три мопедиста. Он выбрал пожилого мужчину в зеленой кепке в надежде, что тот немного говорит по-французски. Но водитель не понял даже его вопроса и к тому же не знал английского.
– «Авис», – повторил Эгон несколько раз, – прокат машин. Машина, автомобиль.
Он покрутил воображаемым рулем и протянул листочек с адресом.
– Сорок первая улица, дом номер сорок один. Четыре один!
Он написал цифры в воздухе, затем показал их на бумаге, а мопедист все кивал и улыбался.
В конце концов Эгон просто залез на мопед, и водитель резко вырулил в уличный поток. Эгон держал его за плечи. Они продирались сквозь полчища машин, с трудом удерживая равновесие, и перебирали ногами, застряв в пробке; затем водитель снова жал на газ и гнал на максимуме, отчего мопед скулил, словно загнанный зверь. Они протискивались сквозь щели апробке, мчались мимо машин и велосипедов, едва их не задевая. Девушка на рецепции оказалась права: это опасно для жизни. Но сейчас с ним ничего случиться не могло. С ним может что-то случиться только в одиннадцать часов.
Стоило, конечно, попросить девушку заказать ему машину. В его духе – додуматься до этого только сейчас. Автомобиль бы подали к подъезду, не пришлось бы делать ни шага. Но сейчас это все не важно. Ветер разметал волосы, полощет рубашку – дивное ощущение, первая радость с тех пор, как он покинул Амстердам. Когда он в последний раз катался на мопеде? Наверняка каждый хотел бы сейчас оказаться на его месте. Включая генерала Софала и Аксела. Эгона уже не волновало, что они просто ездят кругами. Он начал узнавать улицы и дома, а водитель все прибавлял газу и выезжал на улицы, где они уже были, возможно, в надежде, что Эгон в конце концов скажет, что как раз туда ему и надо. Когда они в очередной раз завязли на том же самом перекрестке, Эгон слез с мопеда и протянул водителю доллар, полагая, что такая купюра во много раз превышает тариф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43