Распорядитель турнира, увидев его, сначала не узнал, а потом, не отрывая взгляда от серебряных перьев, развернутых веером, пригласил Гильема выступить следом за главными гостями, двумя прославленными трубадурами.
* * *
— Любезная моя супруга… — рыцарь Рожер обратился к своей супруге, Агнес, стремясь привлечь ее внимание. Она подняла глаза от рукоделия и улыбнулась.
— Агнес, душа моя, — Рожер произносил имя жены с нежностью и почтением, — Я рад, что могу порадовать вас доброй вестью. К нам прибудет трубадур Сокола, Гильем Кабрера — как раз к началу майских праздников.
— Вот как? Я рада вашей радостью, сир… — ответила молодая женщина, возвращаясь к своей работе.
— Душенька, поверьте мне, этот певец сумеет порадовать и нас, и наших гостей, к слову сказать, мне пришлось спорить с самим Савариком де Маллеон, а он хоть и на нашей стороне, и не раз обнажал оружие, защищая совершенных, но в таком деле всяк сам за себя… — и рыцарь засмеялся. — Саварику очень хотелось заполучить Гильема Кабреру в свой замок, и он чуть не подрался со мной, узнав о том, что я опередил его.
— И он был совершенно прав, клянусь честью! — вмешался в разговор друг Рожера, рыцарь Раймон. — Моя госпожа, — и он учтиво поклонился Агнес, — мне посчастливилось быть три года назад в Каркассонне, на турнире трубадуров, когда Кабрера впервые явил себя миру. Его привез рыцарь Лорак, он говорил, что вызволил певца от лихих людей.
— Расскажите нам об этом, друг мой… — Агнес всегда с удовольствием внимала рассказам о добрых и благородных поступках.
— Повинуюсь с радостью, госпожа Агнес, — Раймон вновь поклонился и продолжил.
— Все были поражены, когда распорядитель отдал третью очередь совершенно неизвестному трубадуру. Школа Омела? Все собравшиеся прошли ее. Ученик Пегильяна? Так ведь его поставили вперед учителей! Все ждали с нетерпением и недоумением.
И вот он вышел к гостям — но я повествую неверно, моя госпожа, ибо Гильем Кабрера не шел, а летел. Мне тогда показалось, что ноги его совсем не попирают землю, так легко, бесшумно и быстро он прошел в центр залы. Вам, должно быть, интересно, почему его прозвали трубадуром Сокола? Так вот, во время выступлений Кабрера одевает удивительную маску — серебряного сокола, обнимающего крыльями его лицо. И поначалу именно это и привлекло взоры гостей к певцу. Но мало привлечь внимание, надо удержать его…
— И он смог сделать это? — не удержалась от вопроса Агнес.
— О да, моя госпожа. И даже если бы этот юноша вышел к нам тогда в рваной дерюжной одежонке, то ему хватило бы и одной кансоны, чтобы покорить нас.
— Что ж такого особенного в вашем хваленом трубадуре Сокола? — снисходительно улыбнулась Агнес.
— Талант… истинный, чистейший как алмаз. Он способен петь, забывая обо всем на свете, становясь душою песни. Его мастерство совершенно, а искренность радует и трогает.
— Но, судя по вашим словам, сей трубадур не чужд тщеславия? Эта маска… зачем скрывать свое истинное лицо, тем паче приукрашивать его?
— Ах, госпожа… — Раймон покачал головой — вряд ли кто решится осудить трубадура Сокола. Его лицо страшно обезображено ожогами, на людях он никогда не поднимает капюшона… эта маска спасение для него. Как рассказывают люди, он живет только песнями. И, если отнять у него возможность петь, пришлось бы ему умереть, ибо как жить певцу без слушателей?
— Должно быть, ему понадобилось немалое мужество, дабы остаться верным своему предназначению… — хозяйка Монсегюра задумчиво покачала головой. — Добрый мой супруг, я всецело одобряю ваш выбор…
И рыцарь Рожер покраснел от удовольствия.
Гильем, вот уже три года беспрерывно путешествующий по замкам Окситании, уже успел научиться и принимать приглашения, и вежливо отказываться от них. Его слава позволяла ему и то, и другое. Первое же его выступление на каркассоннском турнире оказалось почти невозможно удачным; после лихих его не пугала никакая публика, в Лораке он успел привыкнуть к маске, отдохнул и собрался с силами. Все было за него — молодость, талант и даже неизвестность. Удача улыбнулась трубадуру. Сеньор Жиль, заранее знавший, что Гильем вряд ли вернется в его замок, сам предложил ему выбрать себе другого покровителя, а еще лучше — отправиться в свободное странствие по южным землям вместе со свитой какого-нибудь важного господина. Гильем с благодарностью принял этот совет и последовал именно ему. Он никогда не задерживался в замках надолго, сколь бы богаты и славны они не были; его истинным домом стала дорога. Только зимняя непогода могла задержать его более, чем на три недели, в одних пределах; он начинал тосковать, совсем как Письмецо, к слову сказать, не покидавший его плеча… или лица. Во время всех выступлений лицо Гильема неизменно было закрыто серебряными крыльями; в обычной же жизни он почти никогда не открывал его.
Получив приглашение на майские недели выступить в Монсегюре, Гильем Кабрера призадумался. Спору нет, тамошние сеньоры публика благодарная и понимающая, но слишком — даже для терпимой Окситании — много среди них катаров… Гильему уже случалось бывать на богословских диспутах, где добрые католики пытались образумить своих собратьев, впавших в альбигойскую ересь. Приходилось ему попадать и в менее мирные стычки, завершавшиеся бряцанием оружия. Ему, по правде говоря, были одинаково безразличны убеждения и доводы и тех, и других, он жил верой не в Господа, но в Поэзию; однако большей частью его покровители были именно катарами. Поэтому особенно долго он не раздумывал и принял приглашение рыцаря Рожера.
Трубадур приехал в Монсегюр на исходе апреля 1208 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35