– Господи… за что, Господи? – лишь повторял старик словно в бреду, с немалым трудом переставляя ноги. Смутно отложилось в голове, будто и не с ним было – ударили в лицо, сунули в руки что-то, сказали ломано «шьягай, дед», пихнули в спину древком копья – и пошел куда сказали. А куда? Зачем?
Хоть и слезились глаза от встречного ветра, а все ж заметил поп, как споткнулась и упала Семеновна, как качнулся назад наконечник ордынского копья, обагренный свежей кровью, и тут словно пелена упала со старческих глаз. Увидел он разом все – и израненное копытами поле, и стену города, утыканную тлеющими стрелами, и односельчан… И себя словно со стороны увидел. И то, на что вели их басурмане, осознал внезапно.
– Вразуми, Господи! – в отчаянии прошептал старик.
И тут из разрыва туч внезапно излился потоком яркий солнечный свет. И в том потоке света почудилась старому священнику призрачная фигура.
– Господь шел пред ними днем в столпе облачном, показывая им путь, – непослушными губами прошептал батюшка.
Но столп не двигался.
Не двигалась и фигура.
Лишь тихий голос прозвучал в голове:
– Куда ведешь детей своих, пастырь? Какого агнца прижал ты к груди своей?
Непонимающе опустил старик глаза на свои руки. Вязанка хвороста? Откуда?
И почудилось ему, будто сквозь сухие прутья проступила и закапала на землю густая кровь.
И тут старик… улыбнулся. Вдруг легко и свободно стало у него на душе. Почудилось ему, будто встали во весь рост на стене крепости воины в сверкающих доспехах и, наложив на луки огненные стрелы, смотрят все на него.
Вязанка упала на землю. Старик повернулся лицом к цепи кешиктенов, не переставая улыбаться.
– Благодарю тебя, Господи! – закричал он, воздев глаза к небу, в котором черная туча медленно наползала на светлый лик солнца. – В столпе облачном говорил Он к ним; они хранили Его заповеди и устав, который Он дал им…
Идущий следом кешиктен замешкался. Доселе не видал он такого – чтобы разом распрямился согнутый годами и горем старик, словно вдруг став на голову выше.
Священник протянул сухие руки и взялся за копье.
– Будет же время, когда воспротивишься и свергнешь иго его с выи твоей! – громко крикнул он, направляя копье себе в грудь. – Ныне настало то время! Так не посрамим же, братья и сестры, Святой Руси и имени Господа нашего!
Кешиктен подался назад, но старик, глядя ему в глаза, с неожиданной силой рванул копье на себя.
Каленое острие с едва слышным треском прорвало рясу и легко вошло в тело. Не отпуская копья, священник стал клониться к земле. Кешиктен сделал шаг назад и сильнее рванул древко, но было поздно.
Живой шит упал. А прилетевшая со стены стрела вошла точно в незащищенное место между подбородком и железным воротником…
Ли с великим изумлением смотрел на то, как линия русских пленных вдруг заволновалась, почти единовременно побросала вязанки и стала бросаться на копья и мечи кешиктенов. Последнему из чжурчженей показалось, что не человечий стон пронесся вдоль крепостной стены, а сама земля застонала от безутешного горя.
– Великий подвиг! – прошептал пораженный Ли. – Этих людей нельзя победить!
А русские стрелы уже летели в ордынцев, и хотя глаза многих витязей застилали слезы, редкая из стрел не нашла своей цели.
Но сзади рабов, что несли мосты, шла еще одна цепь кешиктенов, в руках которых были длинные пастушьи бичи, способные вырвать из тела кусок мяса. Коротко рявкнула команда, бичи взвились в воздух – и рабы бегом кинулись к крепости, стремясь бросить мосты на торчащие колья и протолкнуть их дальше, через ров.
Мосты прикрывали бегущих. Кто-то падал, пытаясь выдернуть стрелу из ноги, кто-то истошно кричал, не в силах оторвать от бревна пригвожденную сулицей руку, но мосты все равно двигались вперед.
А сзади них к проезжей башне неспешно катился таран, похожий на большую избу на колесах с крышей из плотно пригнанных друг к другу железных листов. Из единственного окна избы, обращенного к крепостной стене, торчало бревно, увенчанное большим, блестящим от жира железным навершием, схожим по виду с зубилом, коим кузнецы рубят кольчужные прутья.
– Ох, беда! – простонал кто-то из ратников.
– Молчи! – вызверился на него кузнец Иван, подхватывая новую сулицу – прежняя, пробив насквозь пластинчатый доспех, торчала в груди кешиктена, пытавшегося перелезть через ограду из кольев. – Тоже мне, гридень.
– Да не то беда, что таран гонят и что ордынцев много, – сердито бросил ратник, натягивая лук и прицеливаясь. – Стрел у нас мало осталось…
Один из мостов, истыканный стрелами словно еж, накренился набок и с размаху грохнулся наземь, похоронив под собой с десяток рабов. Но остальные достигли цели. Первый упал на колья, которые с треском подломились под весом тяжелых бревен. Рабы и кипчаки бросились врассыпную – и тут же попадали наземь, сраженные стрелами и сулицами защитников крепости.
По этому мосту пробежали другие – и остановились было, пораженные глубиной рва.
– Гих, боол! – вместе со свистом бичей взвилось сзади.
Жгучая боль опоясала ноги и спины тех, кто бежал последними. Они рванулись вперед – и те, кто был спереди, посыпались в ров на острые колья. Мост ухнул вниз и встал торчком, став неожиданной дополнительной опорой для следующего моста, который, проехавшись по трупам рабов, словно по каткам, надежно соединил края рва. По нему лавиной хлынули кешиктены, волоча осадные лестницы и доставая на бегу мечи и штурмовые крючья.
Последний мост должен был перекрыть ров на пути к проезжей башне. За ним по дороге медленно тащился таран.
Субэдэ, по-прежнему наблюдавший за битвой со своего излюбленного места на холме, поочередно ткнул пальцем в свою отборную сотню Черных Шулмусов, стоящую у холма, потом в поредевший отряд Желтозубых и в мост, двигаюшийся впереди тарана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120