Он вздохнул полной грудью, отгоняя дурноту. Боль резанула бок, но это было уже неважно. Последние строки былины полетели навстречу приближающимся кешиктенам…
– Только кровью той захлебнулася
И легла в чистом поле пьяная,
Смертну чашу до дна осушившая,
Вечным сном у стен Злого Города…
Ордынцы больше не метали стрел. Убийца сына темника не заслужил легкой смерти. Таких медленно режут на полосы, а после прижигают раны горящей головней, чтобы преступник много часов, а если повезет, и дней своими муками выглаживал дорогу убитому к небесному престолу Тэнгре. Они не видели ручейка крови, слабеющими толчками вытекавшего из шеи урусского стрелка – тот стоял к ним боком.
Уже с другого конца площади забегали в склады кешиктены, нашедшие другой, менее опасный путь, уже кричали они радостно при виде мешков с овсом и пшеницей, бочонков с солениями и копченых окороков, свисавших с потолочных балок, тянущихся от стены до стены. Уже успели они и подивиться – к чему бы урусам в продуктовые склады стаскивать кучи просмоленной пакли и прошлогодней соломы? – когда Васька, пав на колени, сгреб в ладони горящие угли костра и бросил их на жгут, добротно вымоченный в черной, вонючей жидкости, которую привез с собой из далеких земель в плотно запечатанном кувшине купец Рашид.
Жгут, протянутый до угла ближайшего склада и уходящий под нижний венец, вспыхнул тут же – и побежал по нему огонек, словно шустрый солнечный зайчик, вдруг подросший до взрослого русака.
Васька улыбнулся чему-то, видимому уже только ему, и медленно завалился на бок. Подлетевший всадник занес было шестопер – ошеломить уруса – и с досадой швырнул оружие обратно в кожаный чехол, пристегнутый к поясу. Умудренный воинским опытом кешиктен знал, что подобная счастливая улыбка может быть на этой земле лишь у мертвого, душа которого сейчас легко восходит по звездному пути, выполнив свое земное предназначение.
А потом он услышел рев. Громкий и страшный, заглушающий людские крики, полные невыносимой муки. Это ревело пламя, пожирающее городской склад.
В считаные мгновения огненный смерч охватил и второе здание склада. Ордынские воины выбегали из дверей, пытаясь стряхнуть с себя жадные языки пламени, падали на землю и катались по ней, воя от боли и бессильной ярости. Но вставали с земли немногие. Большинство осталось лежать в грязи черными кучами паленой плоти. И никто бы не смог разглядеть на искаженных предсмертной мукой лицах степняков даже подобия безмятежной улыбки…
Хуса был готов выть от досады. Кроме пары лыковых лаптей, берестяного косника, утыканного дешевыми бусами, да разрисованной углем тряпичной куклы в его мешке больше ничего не было. Пока он препирался с этим молодым выскочкой, да сожрут мангусы его печень и кишки, более удачливые растащили все ценное, что было в городе. И ради чего, спрашивается, шел он в этот поход? Какая девушка пойдет теперь за безухого и одноглазого урода с бесславным шрамом от плети через все лицо. И даже подумать страшно – от чьей плети! Как теперь показаться на людях с такой наградой от самого Субэдэ?
Оооо!!!
Только сейчас Хуса до конца осознал, в какую яму угодил копытом конь его судьбы. Так осознал, что прямо посреди улицы шлепнулся на кровавое пятно, что так и присохло к штанам намертво, и, обхватив руками голову, застонал, покачиваясь, словно одержимый духом безумия. Остекленевшие глаза бывшего кешиктена смотрели в одну точку.
На ворота.
На запертые урусские ворота.
Которые до сих пор почему-то никто не попытался взломать!
Вмиг прекратив стонать, Хуса вскочил на ноги. Он, участвовавший во взятии многих городов, знал, что это за ворота. Как и то, что за ними должно скрываться!
Детинец – крепость внутри крепости – всегда охраняли лучшие из лучших. И не только потому, что в той крепости находился княжеский терем. В детинце хранилась городская казна и дружинный арсенал с самым лучшим оружием. Не говоря уж о конюшнях с сытыми боевыми конями, каждый из которых на любом торжище стоил трех ордынских. Но лезть в детинец, не разбив ворот осадными орудиями, мог либо самоубийца, либо безумец. Потому и пробегали мимо кешиктены, до поры иша добычу попроще. Наверно, уже волокся через городские ворота наспех срубленный таран. И наверняка загодя потирали руки лучшие кебтеулы Непобедимого, готовясь ворваться в те ворота первыми.
Как бы не так!
Хуса разом смекнул, что коль урусская дружина полегла в поле вместе с воеводой, то кто ж тогда остался в детинце?
С опаской подойдя к воротам, он приложил к щели здоровое ухо.
Тишина.
Ни бряцания доспехов, ни отрывистых команд, ни топота сапог.
Ничего.
А с другой стороны ворот – только руку протяни – слава самого смелого воина, не побоявшегося первым ворваться в детинец с его несметными богатствами.
Хуса воровато огляделся. Улица была пустынной. Все убежали к складам, в которых, судя по слухам, против ожидания было навалом самого ценного – еды.
Поискав глазами, Хуса приметил пустой бочонок с выбитым днищем. Метнулся, подхватил, однако к воротам не побежал. Хоть и тихо за ними, а все ж опаска имелась напороться на хитро схороненную засаду. Потому он обежал тын кругом и, приметя на другой стороне близко к забору стоящую стену конюшни, осторожно перебрался через утыканный кольями ров и приставил свой бочонок к забору. Плюнув на ладони, Хуса подпрыгнул, уцепился за заостренные колья тына, подтянулся, кляня про себя урусов вместе с их крепостями, перевалил через тын и, изрядно разодрав халат об острия кольев, тяжело спрыгнул внутрь. И тут же схоронился за углом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120