Поет ли он вообще?! Ни у Эрфана, ни здесь – ни одной ноты. Какие же цели преследует, появившись на сцене не когда-нибудь и не где-нибудь, а в дуэте с самой Мариско? Вроде бы мстить ей, Хедер, не за что. Для шутки слишком опасно. Впрочем, кто их знает, Иноходцев. Ничто не покажется слишком странным для человека, умеющего вынимать из груди сердце и в то же время неспособного снять с себя маску.
– По крайней мере, смотрится неплохо, – попыталась подбодрить хозяйку Маранжьез; – И держится так… э-э… Уверенно держится.
Слабое утешение.
Вступление его партии. Хедер зажмурилась. Лучше бы театр рухнул прямо сейчас, и спас ее от позора.
Пять минут спустя она открыла глаза, перевела дыхание и, уцепившись за перекладину конструкции, стала судорожно анализировать происходящее, стараясь не паниковать.
Итак, все не слишком ужасно. Голос у него есть. Не тот голос, от которого рушатся колонны, но слушать можно. Дыхание, разумеется, невпопад. Лишь бы не мимо нот. Что ты там вообще делаешь, хотела бы я знать? И тут же мысленно споткнулась – вот на такое был способен только Джерри. Никакому Иноходцу Джерарду эти штуки даже не снились.
После первых фраз голос его окреп, и интонация стала варьироваться.
– Ему высоко! – сказала Джорданна. – Ему же высоко! Эй, помашите дирижеру.
Но свой оркестр «Дикий мед» не на помойке набирал – корректная виолончель быстренько повела основную мелодию, давая певцу возможность, так сказать, опереться на что-либо, и в то же время не дергать основной состав.
Куплет прошел достойно. Хедер три раза глубоко вздохнула и сказала себе, что если бы дива Мариско хоть на секунду заподозрила «внеплановость» своего партнера, то «Дикий мед» уже был бы разобран по камню.
Неожиданно Хедер поймала его взгляд, и Джерард подмигнул ей. Ах ты, скотина такая…
– Это не тот танец, – убитым голосом заметила Маранжьез. – Мадам, девчонки выпадают из смысла.
– Уберите всех со сцены, немедленно, – указала Хедер.
– Некрасиво получится.
Джорданна не нашла ничего лучше, как резко отмотать веревку – и задний занавес в одно мгновение закрыл весь танцсостав. Даже удачно, даже в такт. Брюнетка улыбнулась мистрессе и пошла успокаивать возмущенных и разозленных пчелок, так резко лишенных сцены.
Джерард и Мариско остались одни, если не считать пары сотен зрителей.
Хедер пришлось признать, что именно это гениальный разбойник Дорр и хотел сказать: обнажите оружие, к барьеру, и пусть победит сильнейший. Его дуэт – не тур салонного вальса, а схватка.
– Мадам, я не настаиваю, но, может, пойти и запереть уборную снаружи? – блеснула зубами Фиалка.
Дружное хихиканье было ей ответом и одобрением. Мистресса Хедер хмыкнула и продолжила созерцать и, главное, слушать действо. А оно было занятным.
Несмотря на отсутствие и сильного голоса, и мало-мальски приличной школы Джерард каким-то образом не позволял Мариско над собою доминировать. Весь зал уже тонул по горло в сладкой отраве, которую щедро разливал голос певицы, но этот зазнавшийся хоровой мальчик вел себя так, словно только у него в кармане фляжка с противоядием, и он успел сделать пару хороших глотков. И все равно брал верх, и, приглушая голос, непостижимо заставлял ее переходить на шепот.
Его легкий акцент, так хорошо уже изученный Хедер, стал гораздо сильнее. Мягкое «л», и слишком повелительное «р», – с хрипотцой, как рычание, – выдавали нешуточное усилие, которое он над собою совершал.
– Она бесится, – прокомментировала Джорданна, появляясь. – Улыбается, конечно, но взгляните, как теребит пришитый цветок в складке платья. Бедняжка Рэми полчаса крепила.
В тот же момент, как Хедер посмотрела, цветок был оторван и зажат в кулаке.
– Внимание, тяжелая артиллерия, – нараспев произнесла Гортензия, жадно вслушиваясь. – Дамы, подставьте своим кавалерам специальные горшочки. Охрана, не допускайте развратных действий в зрительном зале.
Пчелки прыснули и тут же замолкли.
Донна Мариско решила показать, на что на самом деле способна. Танец не был особо контактным – касания рук, синхронные повороты, игра взглядов, – но голос дивы наполнял каждое движение убийственным смыслом. Голос звал, приказывал, упрашивал, умолял, угрожал, издевался, стелился низом и взмывал под крышу, тек как ручей и бился как пламя, рыдал, насмехался, грустил, ликовал, бил наотмашь, нежно шептал, царапал розовым шипом и ласкал шелковой удавкой.
Творилось что-то несусветное. А Джерард игнорировал все это так, будто имел право. И продолжал неуклонно вести свою партию, всего лишь приближаясь, на шаг, на два.
Хедер проморгалась. Ей показалось, будто между двумя поющими воздух сгустился до плотности предрассветного тумана.
– Скажи придуркам, чтобы убрали дымовой эффект, – раздраженно рявкнула на Джорданну, – она же закашляться может!
– Никаких эффектов нет, мадам, их просто некому делать, все смотрят! – обиженно прошептала Джорданна.
Но туман был и расползался, багрово-алый, в тон смертельной страсти, вырывавшейся со сцены, как адское пламя. Они сейчас либо поубивают друг друга, либо прямо там займутся любовью.
– По-моему, это называется «объезжать», – ляпнула Эрденна.
– Объезжать? Что? – не поняла Фиалка.
– Не что, а кого.
Сопрано теряло апломб. Приглушалось, выцветало, как старый ковер. Донна Мариско выглядела так, словно допеть рефрен до конца будет непосильным трудом. Но все-таки последняя, чистая, сильная нота, принадлежала ей.
Зрители не были в силах даже аплодировать, такая слабость обнаружилась в суставах. Только что-то полетело на сцену, и Хедер, разглядев, утратила ориентацию в пространстве, потому что это было кольцо с бриллиантом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75