Отчеты, всякого рода бюрократические проволочки. Это приведет к увеличению расходов.
— Твоих расходов.
— Конечно. Но ведь мы еще не все уладили с телом.
— Мне он не нужен — оставь себе.
Не нужен. Ведь это о Вике? Вторая пощечина окончательно приводит в чувство. И открывает нервные окончания для нахлынувшей боли. Проникающие ранения и переломы. Не в силах сдержаться, он выгибается дугой.
— Мне кажется, ваш друг очнулся…
С этого мгновения Вик четко осознает, кто он такой, что с ним произошло и что друзей у него на самом деле нет. Узнает второй голос. Желание открывать глаза пропадает.
— Надо же, кто бы мог подумать? — отвечает Ангел.
— Как просили, — усмехается Хозяин.
— Это ни о чем не говорит. Сомневаюсь, что он выкарабкается.
— У меня создается устойчивое впечатление, что вы торгуетесь.
Ангел молчит. Загадочный голос интригует узника.
— Вы говорили, что он похож, — продолжает Хозяин. — Вдруг все-таки?
Ангел по-человечески хмыкает:
— Ко всему, говорят, весьма неплохой механист.
— Их ведь не так много в этом безумном мире?
— Чернокнижников не любят. Те, кто еще кое-что знает, стараются все забыть.
Хозяин рассуждает о таких предметах… Вику он казался более ограниченным. Стараются забыть. Что они знают? Видят во всем зло и разрушение, тащат на костер любого, кто пытается познать суть вещей.
— Последний аргумент — если вы откажетесь, я буду вынужден принять меры, чтобы его состояние действительно соответствовало официальной информации.
— С чего ты взял, что мне не все равно?
Хозяин смеется. Странно, смеется без зла, без ехидства, на взгляд Вика — чистосердечно.
— Барьер. Он безупречен. Я вижу каменную стену, блоки подогнаны с идеальной точностью, в швы невозможно просунуть лезвие. Полированный гранит — нерушимый, как Мировая гора. Но знаете что?
— Да?
— Цвет. Камень иногда темно-серый, с белыми прожилками, иногда непроницаемо агатовый, а иногда светлый, с розоватыми вкраплениями.
Ангел смеется, и этот смех опускает существо с небес.
— Эмоции. Не перестаю удивляться. Отсутствие систематизированного подхода порождает невообразимое многообразие индивидуальных интерпретаций. А так?
— Сочащаяся влага, замшелая плоскость. Намного лучше.
Узник не видит, но чувствует: Сам улыбается.
— Но я не хочу открывать все свои секреты.
— Мне казалось, мы честны друг с другом, так ведь? — наигранная угроза в пении Ангела.
— Не надо, — серьезно просит Хозяин, — я уже имел возможность убедиться.
Вик понимает, о чем они говорят. Сакральное зрение. Способности людей столь разнообразны, и даже схожие проявления у каждого выражаются по-своему. Если один видит чужую защиту монолитной стеной, то для другого она — бескрайняя водная гладь, для владельца, быть может, смерч, свитый в кокон воздушный поток. А Хозяину по штату положено уметь оценивать людей по мелочам, подвластными лишь ему методами. Всех, даже очень сильных. Кроме Вика. Его щит любым воспринимается одинаково — марево, головокружительная неопределенность, рефлекторно вызывающая тошноту и отвращение. Потому что он рукотворный, дословно, в прямом смысле, созданный руками. Вик ведь не видок — он механист. Старьевщик.
Интересно, кто же все-таки его собеседник, тот, кого так интересует его личность?
Наверное, стоит попытаться посмотреть. Если Мамона не выполнил обещания и не извлек глазные яблоки. Боль во всем теле такая, что определить источник совершенно невозможно и кажется, будто болит сам мозг.
Что за равнодушие к самому себе? Слепота?
Гнев и ужас придают сил, тьма сдается. Черноту разрезает узкая красноватая вертикальная нить, уголки глаз царапает спекшаяся кровь, слипшийся частокол ресниц разрывается, и полумрак кабинета Хозяина ослепляет солнечный полдень. Вик жмурится и повторяет попытку взглянуть на мир. Чуть медленнее. «И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы».
Что ж все лезет-то? Общение с братьями-свидетелями о себе знать дает? Однако надо отдать должное — свет хорош.
До Старьевщика доходит, отчего не удавалось сразу открыть глаза — мешают наполненные кровью мешки вместо век, а лицо опухло, как от пчелиных укусов. Вид у Вика — сошел бы за местного. Во рту кисловатый железный привкус, узник прощупал неповоротливым языком зубы. Хорошие новости — передние на месте, хоть и шатаются, коренные в порядке.
Еще повоюем.
Между тем приведшие в сознание голоса стихают. Пора познакомиться с Ангелом, только лицо обращено не в ту сторону — разговор слышен немного правее. Вик поворачивает голову, шипит от очередного укола боли, фокусирует зрение. Видит. Ангел.
Длинные, чуть волнистые русые волосы. Собранные в пучок на затылке. Миндалевидные карие глаза, окруженные бархатной бахромой ресниц, тонкие правильные брови. Прямой нос с небольшой горбинкой, чуть выступающие скулы, полноватые, насыщенного цвета губы. Слегка ироничный взгляд. Широкие, свободные брюки защитного цвета и короткая, обтягивающая черная кожаная куртка, застегнутая под горло серебряными пряжками. Выступающие из-за плеч, нет, не крылья, длинные и тонкие рукояти двух клинков, перевитые алой нитью. Походный Ангел. Высокая грудь и тонкая талия. Девушка — Вик не разочарован. Не отказался бы от такого хранителя.
Она тоже его рассматривает. Без особого интереса. Глубокие глаза. Зрачки расширяются, заполняя всю радужную оболочку. Заглядывает внутрь. Очень напористо — Вик чувствует едва уловимую щекотку мозга. Некоторое время девушка продолжает мысленный штурм, затем отворачивается, поднеся руку ко рту.
— Так всегда с ним, — комментирует Хозяин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18