Ты будешь жить ради меня.
Он хотел сказать, что слишком стар, чтобы сделаться посмешищем, удалившись в монастырь и рисуя с нее иконы! Гораздо лучше, в тысячу раз лучше и мудрее лечь здесь на снег и кончить все разом.
Но какая в этом польза? Мертвых интересует лишь одно. Лукас усвоил это ценой жизни. И он сказал:
– Я никогда не смогу думать только о тебе одной, Зефира. Разве что я присоединюсь к тебе прямо здесь. Может, в твоих глазах мне по-прежнему семнадцать лет, но там мне уже давно не семнадцать. И только любовь семьи и друзей может облегчить старческие немощи. Смерть просто счастье по сравнению с теми муками, на которые ты меня обрекаешь. – И попытался сам расстегнуть брюки.
На глазах девушки выступили слезы.
– Я не хочу, чтобы ты умирал, – сказала она. – Здесь нет ничего, кроме воспоминаний, а ты меня ненавидишь. Я не хочу, чтобы ты меня ненавидел.
Она сейчас выглядела такой же беспомощной, какими они с Лукасом были в семнадцать лет на морском берегу, когда желания и надежды переполняли их сердца. Но Лукасу давно миновало семнадцать. Увязая в снегу, он сделал несколько шагов вперед. Подойдя к ней, он прижал голову девушки к своему плечу.
– Прости меня.
Она подняла к нему лицо. В ее глазах стояли слезы, распухшие губы дрожали. Он взглянул на них и проговорил:
– Моя юность.
Она закрыла глаза, и все исчезло.
44
– Ваш муж жив, – сказал врач. – Пожалуйста, сядьте.
Иоланда села. За окнами вставало солнце, позолотив заснеженные крыши домов по другую сторону улицы.
Он жив, повторила про себя Иоланда с надеждой. Он не умер, сказала она себе, и все ее тело затрепетало. «Он жив!» – хотелось крикнуть ей, но доктор с бесстрастным лицом продолжал говорить о том, как оксид углерода проникает в кровь через легкие и образует соединение, которое мешает крови переносить кислород к тканям и органам. Чем старше пострадавший, тем он более уязвим, особенно если это курильщик, добавил доктор и присовокупил еще такие слова, как карбооксигемоглобин, стабилизация, интубация, искусственная вентиляция и отек мозга.
Вместо того чтобы уточнить смысл услышанного, Иоланда взглянула в сторону Алекса и Марселя. «Не унывайте», – захотелось крикнуть ей. Он жив! А если жив, то поправится. Но тут же вспомнила про снотворное и закусила губу. Как же он поправится, если сам захотел умереть?
– Зрачки по – прежнему не реагируют на свет, – продолжал вещать эскулап. – Нет перистальтики. Сердце слишком слабое, чтобы эффективно перекачивать кровь, и происходит ее возврат в венозную систему.
Но что бы все это ни значило, он все-таки жил! Она почувствовала рядом его тело, с такой же, как у нее, гладкой кожей, только теплее. Он всегда был такой горячий, что мог согреть постель за считаные минуты. «Мой портативный секс-обогреватель», – шутливо называла она его. И теперь она дала клятву – когда он отсюда выберется и она объяснит ему, чем на самом деле занималась накануне вечером, то они поднимутся вместе на холм, найдут там ту самую скамейку и на ней повторят тот сладкий, долгий и жизнеутверждающий поцелуй. Даже если на улице будет стоять двадцатиградусный мороз! Уж он сумеет ее согреть.
Шум в ушах стих, и голос врача зазвучал отчетливей. Она даже разобрала целое предложение.
– Поэтому разумно рассмотреть возможность донорства.
– Донорства? Что это значит?
Ей протянули водительское удостоверение Лукаса:
– Посмотрите на обратной стороне. Ваш муж дал согласие в случае аварии стать донором внутренних органов.
– О чем вы говорите? Ведь он еще жив.
– Да, жив. Но как я только что вам разъяснял, он не реагирует на раздражители, не может дышать без аппарата искусственной вентиляции. Также у него, судя по всему, утрачены рефлексы ствола головного мозга. В данный момент мы можем лишь поддерживать его с помощью системы жизнеобеспечения. И я просто предлагаю вам обдумать вопрос о донорстве.
– Но как же так, не понимаю. Раз он еще жив…
– Мы испробовали все средства, но неврологических изменений к лучшему, увы, нет.
– Но он пробыл здесь всего… три… четыре часа?
– Мы испробовали все, – повторил врач и уставился в блокнот, чтобы не видеть выражения ужаса в ее глазах и ожидая, когда его предложение дойдет до ее сознания.
– Но должно же быть еще что-то!
Глаза ее снова стали осмысленными и тревожными. Врач же, в свою очередь, тер переносицу, пытаясь прогнать сон.
– Может быть, – произнес он, пытаясь оставаться бесстрастным. – А может быть – нет.
– О чем вы говорите?
– О чуде.
– Ну тогда мы подождем чуда!
И она спрятала права Лукаса в сумочку, чтобы подчеркнуть свои слова. Потом повернулась к Алексу, который был дантистом, собираясь сказать, что хочет услышать мнение другого врача, постарше этого молодого специалиста, и не такого сонного.
– Я понимаю, насколько это трудно, – снова заговорил молодой врач. – Но вы подумайте над пожеланием вашего мужа. Если он был согласен стать донором, я уверен, что он согласился бы с моими словами. Как только вы справитесь с потрясением, то увидите в этом смысл. Да, ваш муж еще дышит. Он вдыхает сорокапроцентный кислород – здесь, в этой комнате, содержание кислорода раза в два ниже. И тем не менее насыщение крови далеко не адекватно.
– Ну и что это значит? – крикнула она и снова повернулась за помощью к Алексу. Уж он-то способен перевести ей этот жаргон на человеческий язык.
Через две секунды Алекс оказался рядом, такой же утомленный, как и молодой врач. Она взяла его за руку. Ее зять сжал ей в ответ руку и произнес:
– Нехватка кислорода в первую очередь действует на мозг. Система жизнеобеспечения может продлить ему жизнь на недели, на месяцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48