И все присутствующие дружно поднялись на ноги. Дверь отворилась, впереди шел пристав, за ним следовал его честь судья Грэнджер. Совсем старик, до выхода на пенсию ему оставался год или два, однако выправка у него была безупречная, спина прямая, поступь бодрая. Парик низко надвинут на лоб, из-под него торчат седые кустистые брови. Лицо морщинистое, щеки запавшие, а вот ясные серые глаза смотрят бодро и молодо. Казалось, они принадлежат какому-то другому, гораздо более молодому мужчине, так и стреляют по всему залу, вбирая и замечая разом всех и вся, пока он, подбирая полы черной мантии, неспешно усаживался в кресло с высокой спинкой. В зале послышался легкий шелест и скрип – это все присутствующие, в том числе и Грета, снова уселись на свои места. Впрочем, сидеть ей пришлось совсем недолго.
На ноги поднялась секретарь суда, тоже в парике и мантии.
– Подсудимая, прошу встать.
Грета поднялась.
– Ваше имя леди Грета Робинсон?
– Да.
Грета старалась произнести это одно-единственное слово громко и уверенно, но подвел голос. Даже ей он показался робким и еле слышным. Нет, совсем не так хотела она ответить. Не мешало бы вспомнить, чему учил ее преподаватель дикции, перед тем как она перебралась на юг Англии. «Проекция», так, кажется, это называлось. Но в ту пору ее больше заботил акцент, надо было сменить северный говор другим, с более протяжными гласными «а» и «о», словом, начать говорить, как подобает представителям британского правящего класса.
Впрочем, ее ответ судья все-таки расслышал. Даже одарил подобием улыбки и дал понять взмахом руки, что она может сесть.
– Присаживайтесь, леди Робинсон. Садитесь. – Голос у него оказался на удивление высоким, почти женским, и впечатление это усиливалось вежливым тоном. Грубость и громкость, нет, эти качества не входили в арсенал судьи Грэнджера.
– А теперь мистер Спарлинг. Представитель обвинения медленно поднялся на ноги.
– Да, ваша честь?
– Что там у нас с залогом?
– Отпущена под залог при условии, что будет находиться по месту жительства и отмечаться, ваша честь.
– Отмечаться, мистер Спарлинг?
– Да. По средам и субботам в полицейском участке Челси.
– Что ж, не думаю, что мы должны настаивать на продолжении выполнения всех этих условий, раз процесс начался. Первого, оставаться по месту жительства, будет достаточно.
– Слушаюсь, ваша честь.
– Так, теперь еще один вопрос, который бы хотелось поднять до начала слушаний. Я видел эти фотографии.
– Фотографии дома, ваша честь? – спросил Спарлинг. – Или жертвы?
– Жертвы. Их, если не ошибаюсь, пять. И на них отчетливо видны эти ужасные раны. Так вот, не вижу никакой необходимости показывать их сыну леди Энн. Выводы, сделанные медицинской экспертизой, достаточно однозначны. Смерть наступила в результате двух огнестрельных ранений, одно в плечо, второе – в голову, причем второй выстрел был сделан с близкого расстояния.
– Все верно, ваша честь, – сказал Спарлинг. – Фотографии будут предъявлены жюри присяжных после того, как я выступлю с предварительным обвинением, и приставу вовсе не обязательно показывать их Томасу Робинсону. Тем более что по обоюдному согласию сторон он будет вызван последним.
– Позвольте спросить, почему, мистер Спарлинг? Ведь он ваш первый и главный свидетель.
– Именно так, ваша честь, но по единодушному мнению врачей, мальчику надо дать время отправиться после событий пятого июля. Вы, ваша честь, имели возможность ознакомиться с новыми показаниями?
– Да, имел. Что ж, думаю, в данных обстоятельствах это будет разумно. А теперь, мистер Ламберт. Каково ваше мнение касательно этих фотографий?
– Я бы не стал показывать их Томасу Робинсону, ваша честь, – ответил Майлз Ламберт, поднявшись со своего места. При этом ему пришлось отодвинуть кресло от стола на несколько дюймов, иначе не проходил объемистый живот. – Решать, конечно, вам, ваша честь, – добавил Майлз. – Но лучше это сделать до того, как детектив сержант Хернс выступит со своими показаниями.
– Хорошо, мистер Ламберт. Я согласен. Итак, начнем. Мисс Хукс, мы готовы видеть в этом зале жюри присяжных.
Эти слова были обращены к еще одному судебному приставу, какой-то совершенно миниатюрной даме. Росту в ней было не больше пяти футов, и она недоверчиво взирала на мир через очки с толстыми стеклами и в широкой черной оправе, которые закрывали чуть ли не половину заостренного худенького лица. Черная мантия доходила почти до пола, Грета даже испугалась на секунду: вдруг эта кроха наступит на подол и упадет. Но ничего подобного не случилось. Миниатюрная дама, с удивительным проворством перебирая ножками, поспешила к двери в дальнем конце зала, за скамьями, на которых должны были разместиться члены жюри присяжных.
Странность этого жюри, вдруг подумала Грета, состоит в том, что нет во всех этих людях ровным счетом ничего странного. Все двенадцать его членов выстроились в очередь, чтобы поклясться или подтвердить, что он, или она, «постараются честно исполнить свой долг в отношении обвиняемой и вынести честный приговор в соответствии с представленными на суде доказательствами».
Вот они, ее судьи. Разношерстное сборище из мужчин и женщин, отобранных наугад с помощью компьютера. Два индийца, один в тюрбане, другой – без него. Какой-то итальянец в дорогом костюме, уголком глаза она успела заметить, как он окинул ее восхищенным взглядом. Две пожилые дамы с пышно взбитыми прическами и большими бюстами, они сидели по обе стороны от молодого человека в мятой футболке с изображением Курта Кобейна. Азиатского типа девушка с таким тоненьким и тихим голоском, что ей пришлось давать клятву дважды, потому как с первого раза никто ее не расслышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107