) С каминной полки сундучок снимали нерегулярно, обычно вечером в воскресенье – как своего рода утешение перед неминуемой угрозой школы на следующее утро, но и тогда его услады нормировались. Мама говорила: «Только три, Марсель», и когда моя рука забиралась внутрь, она протягивала свою, мяла пальцами растущую жировую складку у меня на животе, несправедливо выпяченную от того, что мне приходилось нагибаться над сундучком, который мама ревниво прижимала к себе. «Совсем как твой папа», – говорила она, качая головой, и поэтому шоколад становился еще и виноватым утешением за мелкое материнское унижение.
Остаться в воскресенье дома одним – все равно что получить неограниченный доступ к сундучку. Пока Люк валялся на диване, я притащил из кухни стул и спустил «Леди Щедрость» на старый каминный коврик. Сперва я затолкал в рот «Марс», затем – несколько пакетиков «Молтизерс». Потом отломил пару долек «Кэдбери», и еще, и еще. Время от времени я поднимал глаза на Люка, который отчаянно старался меня игнорировать. Он чуял: здесь опасность. Да, правила нарушил я, но он подозревал, что, как ни крути, ему все равно попадет. (Он же был младшим братом, у него практически на лбу было написано «козел отпущения».). Я прикончил плитку «Кэдбери» и развернул несколько шоколадных конфет, выбирая квадратные с начинкой из жидкой карамели, и, затолкав их в рот, кинул ему пакетик «Молтизерсов». Мне нужен был союзник, а кроме него, в доме никого не было. Люк должен был съесть хоть немного. Он швырнул невскрытый пакетик назад и снова уставился в телевизор. Я опять его ему бросил, он – мне. Я взвесил пакетик в руке. Несколько раз подбросил в воздух, чтобы лучше почувствовать его вес. Потом снова кинул, на сей раз с силой, с размаху, так что он, как хлесткая затрещина, ударил ему в затылок. Я вообразил себе, как мечутся в пакете шарики залитых шоколадом сотов – взрыв хрусткого рекристаллизованного сахара в ограниченном пространстве. Взвизгнув, Люк ошарашенно прижал руку к затылку и расплакался. Я только ухмыльнулся.
И тут он оказался на мне – одним неожиданно грациозным прыжком. Это ни в какое сравнение не шло с попыткой атаковать через кухонный стол. Тогда был выброс неконтролируемой психозной ярости. А сейчас – ловкое и сосредоточенное нападение, и я, отяжелевший от забившего мне желудок плавящегося шоколада, тут же оказался на полу, причем ударился головой о то место, где кончался коврик и начинались половицы. С этого момента исход ничего хорошего не сулил. Нам обоим было больно, и оба мы дрались за выживание. С секунду я лежал оглушенный, а потом, найдя в себе толику не оттянутых на переваривание сил, выпрямился и бросился на него. Учитывая мое превосходство в росте и весе, Люк сделал единственно возможное: перекатился на спину и выбросил вперед одну босую ногу, но ради разнообразия я двигался быстрее. Увернувшись от пятки, в тот момент, когда нога выпрямилась полностью, я прыгнул и сел на него верхом.
От ног Люку теперь не было толка. Он мог сколько угодно пинаться, но не сумел бы дотянуться мне даже до поясницы, а поскольку коленями я прижимал его руки к полу, ударить меня он тоже не мог. Ему оставалось только орать, но и тут у меня нашлась контрмера. Всего в нескольких дюймах лежал невскрытый пакетик «молтизерсов». Схватив его, я разорвал станиоль зубами, а свободной рукой сжал его челюсть, открывая рот.
– Ешь давай, мелкий паршивец! – закричал я. – Ешь давай!
И ловким движением высыпал все содержимое пакетика ему в рот. Блестящие шоколадные шарики внезапно покатились в заляпанную пеной полость. Он попытался что-то сказать, но все звуки, за исключением самых нутряных, были тут же заглушены «мольтизерсами», и он мог только смотреть на меня, выпучив глаза, и моляще выгибать шею. Я снова ухмыльнулся. Дело сделано.
Прошла добрая минута, прежде чем я сообразил, что он задыхается. Облепленным сотами языком он с трудом вытолкнул изо рта несколько драже. И теперь я слышал резкий скрежет глубоко у него в горле – он пытался вдохнуть. Но не это, а то, как гордо выступили у него на шее вены, подсказало мне, что что-то неладно. Его шея выглядела мускулистой и хорошо развитой. У девятилетних мальчиков таких мускулистых шей не бывает. Ну не глупый ли способ отправиться в мир иной? Умереть от «молтизерсов»?
Я скатился с него.
– Люк, ты?…
Он выгнулся, переворачиваясь на бок, язык вывалился у него изо рта, по щекам бежали слезы, сама голова дергалась вверх-вниз от усилий вытолкать из дыхательного горла кашицу сладостей. Кровь отлила у него от лица.
– Люк, скажи же что-нибудь…
Теперь я понял, что положение серьезное, но что дальше делать, не знал. У меня в голове роились разные картинки, калейдоскоп обрывочных сведений из английских телепрограмм начала восьмидесятых (забытый телевизор еще бормотал, не замечая разворачивавшейся перед ним на полу реальной драмы).
Поэтому я сделал, как показывали по телевизору. Я перевернул Люка на живот, завел под него руки, чтобы сцепить их под грудью, и сжал изо всех сил, какие у меня только были. Он заизвивался, безвольно дергая конечностями. Раз. Другой. Еще. А потом с огромным лающим кашлем у него изо рта вылетел слипшийся шар расплавившегося шоколада, разломившихся сотов и несколько целых драже – и убийственно глухо шлепнулся на ковер. Люк сделал глубокий, усталый вздох и, хрипя, упал на пол.
Я принес ему воды. Я расстегнул на нем одежду и, увидев, что он все еще не в себе, помог ему подняться наверх, раздел и уложил в постель. Спустившись, я отчистил ковер и спрятал улики (те самые фантики от конфет) в мусорном контейнере за домом, а затем вернул «Леди Щедрость» на каминную полку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92