Все как будто серое. Не знаю в чем дело. Доктор Чин пролистала записи, словно отыскивая нужное место.
– Вы хотите оставаться номером первым, – небрежно, как нечто само собой разумеющееся, обронила она.
Он неловко заерзал.
– Да… нет… да… – сбивчиво забормотал он. – Мне бы следовало мечтать о должности Бика, верно?
– А разве вы не мечтаете о ней?
– Его собираются уволить. Понадобится замена, вот меня и перевели в отдел драмы. Вроде испытательного срока. И я хотел получить эту работу. Когда-то хотел. А теперь уже нет. Вроде бы хочу, а вроде бы и нет. Просто не знаю, чего я хочу на самом деле.
Врач внимательно смотрела на него. Круглое, гладкое лицо, полные щеки. Не поймешь, что таится за внешним спокойствием – сочувствие или осуждение. Какая-то безличная бодрость. В менее политкорректный век он бы окрестил ее непостижимой буддистской богоматерью.
– Мы уже выяснили, – напомнила она. – Вы хотите, чтобы вас любили.
– Разве не идиотское желание для взрослого человека? Тем более при моей работе.
Доктор Чин пожала плечами: «идиотский» – слово не из ее профессионального лексикона.
– А если меньше критиковать, больше хвалить? – предложила она. – Возможно, станет легче?
Он вскинулся, ошеломленный:
– Я же критик. Мне платят, чтобы я критиковал.
– А разве за положительные отклики не платят?
– Конечно, однако… – Он покачал головой. – Я всегда пишу искренне. У меня нет ничего, кроме собственного мнения. Если солгу – мне конец.
– Значит, из гордости вы готовы отказаться от счастья?
Намек на улыбку. Она что, издевается?
– Да, я горжусь своим профессионализмом! – парировал он. – Иначе кто я – наемный писака?! Кстати, хвалить ничуть не легче, нежели критиковать. Ведь я могу обречь пьесу на провал, а могу обеспечить успех. Дело не во мне, а в самой газете.
– «Таймс», – подсказала психотерапевт.
– Вот именно, «Таймс». – Похоже, доктор Чин не вполне уверена, забыла, где он работает. – Вот откуда эта любовь и ненависть. Людям кажется, что у меня есть реальная власть. Но я не чувствую себя всемогущим. Какое там, совершенно сбит с толку… Кто я? Один из множества репортеров, сдать бы работу в срок. Ну конечно, конечно – не меня они ненавидят, а «Таймс». «Таймс» – это власть. Но для многих «Таймс» и я – одно и то же.
Врач смотрела на него спокойным, проникновенным взглядом, словно прислушиваясь к тому, как струятся мысли в мозгу пациента.
Он двинулся вспять, вверх по течению, прослеживая источники мыслей.
– Значит, люди будут ненавидеть меня, доктор?
– «Ненависть» – чересчур сильное слово. Почему вы все время повторяете его? А вы ненавидите людей?
– Нет. Я не чувствую к ним неприязни.
– Однако ваша рецензия на пьесу Нила Саймона отдает почти ненавистью, по меньшей мере, антипатией.
Кеннет замер.
– Безвредная комедия, – сладчайшим голосом продолжала доктор Чин. – Кто не любит посмеяться? А вы злитесь, потому что зрители ценят шутку, а вы нет. Сам подбор слов свидетельствует о высоком уровне гнева.
В этом городе все читают газеты – ему не укрыться от читателей, не укрыться от собственных текстов.
– Какой уровень гнева! – вспыхнул он. – Это сарказм. Я тонко шучу. Почему не посмеяться, если есть над чем? Но с какой стати мы должны смеяться над затасканными репликами из старого телешоу?! Неужели стоит обсуждать дерьмовую статью на тему бездарного римейка «Звездно-полосатой девчонки»?!
– Вы сами сказали – «дерьмовая» статья. Весьма интересный выбор слов, весьма. Я не во всем следую Фрейду, но вы же понимаете, Кеннет, что ребенок делает со своими какашками? – Чин засмеялась, смехом как бы опровергая выдвинутую гипотезу. – Вы дали выход ненависти, обосрав, – она рассмеялась еще громче, выталкивая из себя непристойное слово, – зрителей, которые радуются непонятной вам шутке, а заодно и драматурга, более знаменитого, чем мы с вами.
– Может быть, обсудим мои сны? – заикнулся он. – У меня были такие интересные сны на этой неделе…
– Эти вопросы вам не по душе? Критику не нравится критика? – Она снова рассмеялась, но уже не так хищно. – Я всего лишь подкидываю идеи. Посмотрим, какие из них оправдаются по мере нашего знакомства. Но ваши статьи открывают не меньше, чем сны, Кеннет. Это тоже сон, только со словесными образами. В особенности меня заинтересовал один оборот…
Пока Чин соблюдала молчание, Кеннет полагался на ее медицинский опыт. Но чем дольше она болтала насчет статьи, тем стремительнее убывало в нем доверие. Нет, он вовсе не испытывал неприязни к поклонникам Нила Саймона или к самому драматургу. Разумеется, он жаждал любви, но любви тех людей, которые разделяли его вкусы, понимали, что такое хороший спектакль. А еще это дурацкое предложение – быть помягче в отзывах о пьесах! Кеннету рекомендовали Чин в качестве психотерапевта, специализирующегося на артистах. Уже одно это должно было бы его насторожить. Какой уважающий себя артист станет изливать свои горести «доктору» – ведь он может все эмоции вложить в работу на сцене!
Но он терпеливо дослушал доктора Чин до конца. Набрал в грудь побольше воздуха и сказал:
– Вот уж не знал, что вы поклонница Нила Саймона!
– Вовсе нет. Я не видела его пьесы, только рецензии читала. Я редко бываю в театре. Предпочитаю не ходить.
– Не любите театр?
– Моя маленькая слабость, – со смешком призналась доктор Чин. – Мне как-то неприятно наблюдать за актерами. Стоят перед полным залом и притворяются другими людьми. В кино или в телепередаче – не беда, но когда играют на сцене, у меня это вызывает повышенную тревожность.
Кеннет ушам своим не верил. А она еще говорит об этом, словно о забавном капризе, ничего, мол, особенного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108