Или он примет меня за полоумную особу? Вздохнув, я поведала ему о своих страхах.
К моему удивлению, он принял мой рассказ всерьез, вытащил из меня все подробности, заставил вспомнить о словах Раи Блаватской.
– Вы нам очень помогли, Серафима Ильинична, – уверил он меня. – Вам требуется охрана?
С чего это КГБ предлагает мне, пускай и известной литераторше, охрану? Они что, установят у моих ворот контрольно-пропускной пункт с полосатым шлагбаумом и вывеской, где на четырех языках будет начертано: «Внимание! Вы покидаете территорию загородной виллы писательницы Серафимы Гиппиус!»
– Спасибо, не надо, – сказала я. Полковник сверкнул глазами и скупо улыбнулся.
– Вы храбрая женщина, – заметил он. Его сотрудники тем временем разбрелись по моему дому, совершая непонятные действия: похоже, они искали следы, отпечатки пальцев или нечто подобное.
Васисуалий Лоханкин, потревоженный в своем полуденном сне, заявился на кухню, полковник, потрепав кота по холке, заметил:
– Значит, именно ему мы должны сказать спасибо? Именно он вывел нас на колодец. Скважина будет засыпана песком завтра в течение дня. Вам платить ни за что не придется, не беспокойтесь.
Василиск заурчал и потерся о ноги полковника, оставляя на них шерстинки.
– А также не придется платить нашему олигарху, который затеял строительство. И разломал мой забор. Может, вы из КГБ подсобите – нельзя ли его арестовать, так, для профилактики, на пару неделек? Ведь если покопаться, то выяснится, что наверняка он и налоги не платил, и чиновников подкупал, и результаты тендера подделывал.
– Мы этим не занимаемся, – с достоинством ответил полковник. – Обратитесь в Генеральную прокуратуру.
Через два часа представители КГБ закончили с моим домом, к вечеру они завершили осмотр колодца. Я, попивая кофе, наблюдала за молодыми людьми из окна. Они что-то искали, но что именно? И почему КГБ? Что такого в этой чемоданной мумии? Наверняка, если применять теорию вероятностей, жертвы не раскрытых и, возможно, вообще не зафиксированных преступлений покоятся на каждом трехсотом участке по всей стране. И если бы везде расследование поручалось КГБ, да еще по прямому указанию главы государства!
Я задала этот вопрос полковнику, тот дипломатично ответил:
– В наши задачи, Серафима Ильинична, входит раскрытие любого преступления. Наш девиз – наказание неотвратимо.
– Ну да, а еще чистые руки, горячее сердце и холодные уши, или как там ляпнул один из депутатов, – вклинилась я со своей репликой.
Полковник не пожелал понять юмора и сурово заметил:
– Я оставлю вам свою визитную карточку, если нежданный гость посетит вас снова, звоните мне в любое время дня и ночи. И вообще, советую установить сигнализацию.
– Или индикаторы движения, – вздохнула я. – А как же Василиск? Он привык к полной свободе перемещения, с его ночными походами полиция будет приезжать ко мне пять раз в сутки!
Полковник арктически улыбнулся. Напоследок я спросила его напрямую:
– Уже установили, кто эта Татиана Шепель? Нашли ее родных и близких?
– Советую, уважаемая Серафима Ильинична, забыть это имя, – произнес полковник. – И заметьте, я советую вам это не как представитель спецслужб, а как, скажем, ваш знакомый. Понимаю, все жаждут подробностей, но на вашем бы месте я молчал или не упоминал имени жертвы. КГБ будет держать дело под своим контролем!
Последние слова не сулили ничего хорошего. Полковник мне угрожает? И с чего это он взялся давать мне советы? Я, Серафима Гиппиус, не нуждаюсь ни в чьих советах! И уж в последнюю очередь в советах моложавого полковника КГБ!
Джипы исчезли так же стремительно, как и появились. Я попыталась мыслить продуктивно, затем индуктивно, под конец традуктивно, но от этого только загудело в висках. Часы показывали, что пора собираться на открытие галереи Стефана д’Орнэ. Меня попросили произнести небольшую речь, а я совсем забыла об этом!
Речь я придумывала, натягивая вечерний туалет из красного шелка, еще прихватила бабушкину черную шаль и украсила шею золотым монисто. Хорошо бы отказаться, но нельзя. Меня ждут!
Странное дело, но на тусовке никто не знал о том, что у меня на даче обнаружился труп. Обычно такие скандальные новости распространяются очень быстро, тем более Блаватская беседовала со мной на эту тему, а то, что знает Рая, через час знает все Перелыгино, через два – весь Экарест, через три – вся обитаемая вселенная.
И на тебе, никто не подходит с вопросом: «Серафима Ильинична, как дело с вашим трупом?» С моим трупом пока все в порядке, уже заготовила я ответную реплику, так как он еще не совсем труп. Но никто, решительно никто не хотел говорить об этом.
Сплетничали о чем угодно – о предстоящей отставке правительства, которую предсказывают уже два года подряд, об очередной подтяжке нашей герцословацкой примадонны Стеллы Бугачихи или грядущем аресте очередного губернатора-казнокрада. А вот о трупе у меня в колодце – никто не знает! И как такое может быть? У Раи, что ли, телефон сломался?
Я произнесла речь, в которой воспела талант Стефана д’Орнэ-старшего. Терпеть не могу его картины, но самая дешевенькая из них стоит не менее ста тысяч долларов. Дочка Стефана, восьмидесятилетняя Весняна, даже всплакнула и промокнула подведенные глазки желтым батистовым платочком – в цвет шелковому лимонному платью, желтым бриллиантам и парику. Старушка держалась великолепно, я даже подумала – отчего я не дочь художника?
Стефан-младший, весь в черном, как джедай, с черной мефистофельской бородкой и усами, ногтями, покрытыми черным лаком, и перстнем с черным опалом, приложился к моей руке и поблагодарил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22