– Да, мэм, – ответствовал Джеральд, а открыв глаза, почувствовал лютый голод. Он ел и ел всю дорогу назад до Тель-Авива, и на борту самолета, и дома, в Штатах, и вот однажды, в уличной церквушке в Креншо, в Лос-Анджелесе, он повстречал Большого Папу. Большой Папа объяснил Джеральду, что есть – это ничего, это дозволяется, и бояться – тоже дозволяется, и что денег у Джеральда нет, потому что дьявол не хочет, чтобы у него были деньги, и что Господа-Иисуса-Бога-Всемогущего не волнует, есть у него деньги или нет, и что он, Большой Папа, направит Господню любовь с небес через свое упитанное тело и благоуханные ноги прямиком в богобоязненную душу Джеральда Мандера, заблудшего и растерянного Джеральда Мандера.
– Это бункер номер один, – сообщил Большой Папа, остановившись перед входом в нечто похожее на убежище от торнадо: двойные двери располагались на высоте футов этак трех и под углом в тридцать градусов к земле.
Джеральд вышел вперед и потянул двери на себя – изнутри повеяло затхлым холодом.
– Ты первый, – приказал Большой Папа, жестом приглашая Теда вниз.
Тед повиновался. Ступеньки были бетонные, внутри уже горел свет – возможно, он зажигался автоматически, когда открывались двери, вроде как в холодильнике.
– Я бы сказал тебе, «осторожнее, не споткнись», – заявил Большой Папа, – но вообще-то мне плевать, упадешь ты или нет. – Он рассмеялся и многозначительно поглядел на Джеральда.
Тед посмеялся вместе с ними – и те примолкли.
Убежище оказалось весьма просторным; освещали его длинные ряды флюоресцирующих ламп, свисающих с железобетонных плит потолка. Тед прикинул про себя, что до противоположной стены футов этак сто, а в ширину комната наверняка будет сорок; но самая примечательная черта заключалась в том, что все пространство было заполнено пушками – старыми пушками, вычищенными пушками, пушками толстыми и тощими. Тед вскинул глаза на Большого Папу, словно спрашивая: «И что дальше?»
– Ну, как тебе? – полюбопытствовал Большой Папа. – Пушки, однако, – отозвался Тед.
– Много пушек, – подтвердил Большой Папа, любовно оглядывая свой арсенал. Он шагнул к группе из четырех одинаковых орудий. – Немецкая осадная пятидюймовая пушка. На полевом лафете, не корабельном, но так тоже хороша. – Он прошел вдоль ряда. – А вот 57-миллиметровая пушка времен Гражданской войны в США, гладкоствольная. Красавица, верно?
– Зачем они вам? – спросил Тед.
– Затем, что они в полной исправности и по сей день, и затем, что никто не знает, что они у меня есть. Я собирал их многие годы, и ни одна живая душа не сыщет след ни единого орудия, ни единого ядра и ни единого снаряда. Они как в воду канули. Вот эта – самая старая; позже 1920 года ничего нет. Блеск, правда? Сама идея, я хочу сказать.
Тед следовал по проходу за своим провожатым.
– Таких у меня двенадцать, – похвастался Большой Папа, снимая чехол с блестящего орудия потоньше. – Это скорострельная пушка Лоуэлла сорок пятого калибра на полевом лафете. Разумеется, управляется посредством кривошипа.
– Зачем они вам? – повторил Тед.
– Для грядущей войны, войны против зла, против тебя, против правительства, против черных вертолетов. – Большой Папа резко крутнулся всей своей жирной тушей, словно при виде любимых игрушек у него голова закружилась от радости. – А еще у меня есть пятиствольные скорострелки Гочкиса с вращающимся блоком, и скорострелки Гатлинга, и стальные трехдюймовые нарезные орудия… Они ухлопают тебя так же надежно, как М-16. И будешь ты мертвее мертвого, верно, Джеральд?
– Верно, Большой Папа, – отозвался Джеральд.
– Умер – значит, умер, – сказал Большой Папа.
Черный, медный и хромированный блеск орудий заключал в себе своеобразную красоту – может статься, именно из-за своей старомодности все эти пушки выглядели менее вредоносными и даже по-своему причудливыми, – но, как верно заметил Большой Папа, впечатление было обманчивым. Тед представил себе, как расхохотались бы ребята из ДОС[xxvi] и Национальной гвардии[xxvii] при виде всего этого антиквариата, расставленного в ряд вдоль гребня перед лагерем, – а в следующий миг на собственной шкуре испытали бы кордит, или баллазит, или каким бы уж там древним взрывчатым желатином ни начинялись эти снаряды.
– Где вы это раздобыли? – Тед почесал в затылке.
– Это ж все артиллерия, – сообщил Большой Папа так, словно в сотый раз повторял прописные истины. – Орудиями разжиться нетрудно. Особенно старьем – кому оно нужно? Но я пушки просто обожаю. Обожаю их за простоту. Обожаю за тонкость работы. Ты только глянь, какое тиснение на стволе! – Он ласково провел рукой по всей длине нарезного орудия.
– А какой с них прок здесь, под землей? – спросил Тед.
– О, мы вытащим их наверх, вытащим загодя, – заверил Большой Папа. – Я узнаю, что враги надвигаются, еще до того, как они сами это поймут. – Он раскачивался на каблуках взад-вперед. – А еще у меня есть двести пятьдесят флотских револьверов Уитни и семьдесят два армейских револьвера Петтингилла.
– Какого времени? – полюбопытствовал Тед.
– Тысяча восемьсот шестидесятых. У меня есть даже семнадцать ящиков конфедератских карабинов Перри.
– А из них еще можно стрелять?
– О да, – заверил Большой Папа. – Оружие, что некогда раскололо эту землю надвое, готово к действию. Но у нас есть боевые средства и поновее. Есть английские винтовки «Энфилд-Маузер» и австрийские винтовки Манлихера. Убиваешь – значит, убиваешь, все равно, медленно или быстро. На самом-то деле, чем медленнее, тем лучше; ты даешь язычникам шанс обрести Господа-Иисуса-Бога-Всемогущего и раскаяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77