Но куда противней философствующих алкашиков, фланирующих остроумцев, скусывающих пробки железным ртом, горластых песельников, заигрывающих с проводницами, был сам взятый голыми руками Юлий Петрович, компанейски хохочущий и страдающий от отвращения к себе. Вот почему он затих, оказавшись среди пустых диванов. И вот почему он вздрогнул, когда розовый свет вдруг пропал.
– Добрый вечер,– произнес человек из коридора.
– Здравствуйте,– ответил Щеглов.
– Слава богу. Я боялся, что вы не успеете.
Надо сказать, забегая вперед, что лица его в подробностях Щеглов так и не увидел, ни сразу, ни после: поначалу пускать в ход лорнет было неловко, а потом – страшно и темно. Поэтому достоверной чертой человека из коридора можно считать только лысину, что выяснилось по прошествии некоторого времени.
– Я… не врач,– на всякий случай сказал Юлий Петрович.
– Ради бога, не беспокойтесь,– сказал человек.– Это пустяки.
– Нет, просто спрашивают все время,– пояснил Щеглов.– Вероятно, кто-то… А вы… тут, значит, едете?
– Да, за стенкой. Только, извините, я должен теперь у вас посидеть.
– Пожалуйста, пожалуйста.
– Спасибо. Только не беспокойтесь. А вот и чай.
– Пожалуйста, пожалуйста,– невпопад повторил Щеглов. Он оглянулся на дверь, но увидел только окно, а в нем небо, уже багровое и опрокинутое, и большое солнце, опасно повисшее на самом краю. Где-то рядом раздался стон.
– Нет, вот чай,– сказал человек, тоже посмотрев на дверь, и откуда-то из-под стола вдруг вынул стакан в подстаканнике.– Я боялся, что вы опоздаете.
– Хе,– опять сказал Юлий Петрович.
– Зато теперь полторы минуты запаса,– человек поставил стакан на стол.– Давайте о чем-нибудь необязательном. Значит, за цементом едете, да? Но ведь два-то вагона – это так, пустяки, правда? Вот если бы пять. Или шесть. Скажите, а на лапу теперь дают? По-моему, дают. Или нет? В общем, ерунда. Чтоб занять время. Впрочем… Ноги отодвиньте, пожалуйста.
– Что?
– Ноги,– повторил человек.– Я могу вас обрызгать.
– Ноги?
– Да. Скорей.
"Трагедия – то, к чему не готов",– скажет Лукреций Тиходольский. То, что произошло, было так невероятно, что Юлий Петрович, ударившись затылком в сетку для полотенец, не мог поверить, что произошло именно это: сосед с криком "ноги!" левой рукой сильно толкнул его в грудь, а правой сшиб стакан со стола. Не сбил, не свалил, а именно сшиб – отведя для этого руку, раскрыв ладонь и хлестанув наотмашь.
Теннисное это движение было последним, что в подробностях увидел Юлий Петрович, прежде чем надолго остекленеть. Он решил, что потерял сознание. Хотя вероятней, просто закрыл глаза. По крайней мере, он сначала почувствовал и лишь потом убедился, что лежит на спине, держа над головой согнутые как для сидения и обутые в коричневые сандалии ноги, которые качаются от вагонной качки, а сквозь стук колес звучит какой-то странный звук.
Юлий Петрович крадучись опустил руку в карман. И вытянул очки. Сперва он зачем-то долго смотрел туда, где сидел сосед. Потом глянул на дверь, где тоже никого не было, и на белый стол, где лежал брикетик железнодорожного сахара с паровозом на этикетке. Затем он опустил ноги на противоположный диван и, неслышно приподнявшись, заглянул вниз.
Звучал подстаканник. Он постукивал ручкой о железный порог. На полу дрожала красная от заката лужа. Блестели осколки. Бригадир поезда по радио приглашал медицинских работников в вагон номер пять.
– Вы не ушиблись?
Юлий Петрович вздрогнул и спрятал очки.
– Прошу прощения, но я должен был это сделать,– устало сказал сосед. В руках у него были веник и совок.– А вы должны подумать, что я сумасшедший. Думаете, весело?
Он исчез так быстро, что остекленелый Юлий Петрович потерял его из виду, пока не услышал шкрябанье веника и, украдкой вытащив лорнет, разглядел под собой спину в синем пиджаке.
– А… что там было? – с надеждой спросил он.
– В стакане? Чай,– ответила спина.– Поверьте, я не сумасшедший. Просто я должен был это сделать. Теперь должен подмести. А потом – спать. Понимаете?
"Псих!" – понял Щеглов, отдернув ноги.
– Ну вот, видите…– сосед выглянул из-под стола и вздохнул.– Ну, вот вы едете в командировку, так?
– Так,– быстро согласился Юлий Петрович.– Да.
– Значит, вы знаете, что должны прийти на завод. Должны получить цемент. Должны загрузить его в вагоны. В два. Так? А потом – вернуться домой. Правильно?
– Конечно,– кивнул Щеглов.
– Ну вот. Я же не считаю вас сумасшедшим,– сказал сосед.
За стенкой опять кто-то надсадно застонал.
– То есть вы хотите сказать…– нерешительно произнес Юлий Петрович.
– Именно,– сказал сосед и поднялся.– Я знаю, что должен делать. И вы тоже. И все. А сумасшедший почему-то я…
Юлий Петрович молча поднял веник и молча вышел из купе.
Коридор был пуст. Сумеречный и неживой, он с грохотом и ветром несся куда-то, трепеща занавесками, куда-то вбок, в крен. Луна оборвалась. Пол поплыл. Этого бы хватило, чтоб добить Юлия Петровича, но, к счастью, поворот застал его врасплох. Ударившись опять затылком, а потом локтем, он ухватился за поручень и вспомнил, что идет к проводнику.
В служебном купе горел свет.
– Добрый вечер,– сказал Юлий Петрович. Проводница стояла к нему спиной, то есть – задом, не отвечая и не оборачиваясь, отчего Юлию Петровичу просто необходимо стало увидеть, какую понятную человеческую работу можно делать вот так вот, выпятив понятный человеческий зад. Он вынул очки и с удовольствием проследил, как проводница запихнула в полосатый мешок простыню.
– Добрый вечер,– еще раз сказал он.– Вот это, скажите, у вас брали, да?
– Чего – это? – буркнула проводница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21