Адельгейд кивнула.
– Все знаю, мой дорогой. После такой встряски все дезорганизовано. И вполне возможно, что завтра вам вообще не добраться к сейфу. А там внутри пока еще есть кое-что интересное… А если и доберетесь, то будет ли в нем интересующий нас материал? Вы об этом подумали?
Шукк почувствовал, как пот ручейками стекает по плечам под рубахой.
– Сегодня этого не сделать! – сказал он.
– Вы должны это сделать сегодня! – ответила Адельгейд, и в ее голосе послышалось что-то такое, что Шукк вздрогнул всем телом под влажной от пота рубахой.
Адельгейд в молчании внимательно смотрела на Шукка, а он сидел, уставившись на свои руки. Пальцы с уродливо разросшимися суставами дрожали. Шукк отрицательно покачал головой.
– Вы не заставите меня сделать это!
– Что вы хотите сказать? – Адельгейд рассмеялась обворожительно и кокетливо, так как пожилая супружеская пара показалась на дорожке и исчезла за рядами кактусов.
– Будете принуждать… так я уйду, выйду из игры!
Шукк сказал это, не поднимая головы. Адельгейд откинула голову, всматриваясь в Шукка прищуренными глазами.
– Думаете донести Коллинзу?
Об этом Шукк вовсе и не думал, но все же уклончиво ответил:
– Кто знает?…
Адельгейд встала со скамейки и, сняв белоснежную перчатку с руки, опустила пальцы в бассейн.
– У людей Гелена длинные руки. Через двадцать четыре часа вы мертвец, Шукк.
Адельгейд перечислила Шукку ряд его дел и делишек. Это был длинный список, и Адельгейд говорила бесстрастным деловым тоном. Так говорят с несостоятельным должником о его долгах. Не уплатите по счетам – передаем дело в суд.
Шукк растерянно посмотрел на собеседницу.
– А если меня поймают? – он медленно кивнул на выход из оранжереи.
– То же самое! Это не лучше! – ответила Адельгейд. – Ваш единственный шанс – не попадаться! Это и в наших интересах… Что мы сможем сделать, чтобы помочь вам, сделаем. – Адельгейд холодно на него взглянула. – А выходить из игры нельзя, Шукк! Вы слишком много знаете…
Шукк больше не возражал. Это было бесполезно. Ему предъявлен счет. Нужно платить, и баста!
– Итак, сегодня вечером, в одиннадцать, – закончила разговор Адельгейд. – Хансен уедет. Мы также знаем, что майор Коллинз будет или в лагере, или в главном управлении. Чехом я займусь сама.
Адельгейд шлепнула Шукка по плечу перчаткой и быстро вышла из оранжереи.
Шукк остался в окружении молчаливых кактусов. Он чувствовал себя ужасно. Что-то душило его, и он выбежал на свежий воздух. Холодный пот выступил на лбу. Вот уже девять лет прошло с того времени, как он запродал всего себя тайным организациям. Мечтал о грандиозно удачливой карьере разведчика. Да еще «предусмотрительно» связался со службой Гелена. Ведь ему так хотелось со временем получить приличное, а может быть, и высокое местечко в Бонне. Шукк протянул Адельгейд только палец, а она схватила всю руку. Он думал, что ему будет достаточно передать сплетню или какие-нибудь незначительные сведения, одну-две микропленки из бюро Коллинза, и люди Гелена будут вполне удовлетворены. На протяжении всех этих лет он делал свое дело и продолжал бы его и дальше, но им оказалось этого мало. Такая наглость со стороны службы Гелена была полной неожиданностью для Шукка, но, черт возьми, он ведь еще жив! Он не призрак, не мертвец! И полковник Рокк во время своего неожиданного визита обошелся с ним мягче, чем с другими. Да разве Адельгейд пошлет его к сейфу, если рядом с сейфом Коллинз устраивает засаду? И ведь людям Гелена он нужен живым, а не мертвым. Им нужны документы из сейфа Коллинза, им нужна его картотека.
Так Шукк «набирался храбрости».
«Игра еще не кончена, есть еще карты в колоде!» – думал он.
У отметки 55,5
«Если возьметесь за это задание, товарищ Лоренц, помните: вас ждет длительное одиночество…» Эти слова сказал Хансену майор, когда он в тот пасмурный октябрьский день пришел в Берлинское бюро госбезопасности, чтобы выполнить свой долг коммуниста и гражданина. И Хансен испытал себя на этом долгом пути борьбы и одиночества. Но так же точно, как он знал сегодня, что все его действия были правильными, точно так же он знал, как тяжело одиночество. Правила конспирации разрешили отклоняться от инструкций только в исключительных случаях. А инструкции запрещали входить в контакт с единомышленниками или по собственной инициативе обращаться в высшие инстанции. Пути, по которым Хансен доставлял свою информацию, были твердо установлены. Малейшее отклонение могло привести к тяжелейшим последствиям. Только два раза за три года Хансен отходил от инструкций. Последний раз в Берлине. Все остальное время он боролся один, никого не было рядом, никто не стоял за ним, готовый помочь советом или делом. С каждым днем он все глубже погружался в джунгли секретной службы одной из могущественнейших разведывательных организаций Запада. При нем совершенно откровенно говорили, планировали, осуществляли такие вещи, от которых могло разорваться сердце. Это была пытка. Она продолжалась непрерывно, днем и ночью, из месяца в месяц. И так же непрерывно над головой Хансена висела опасность разоблачения. А разоблачение обозначало смерть.
Но он привык к одиночеству, привык настолько, насколько к этому можно было привыкнуть. И он понимал – по-другому нельзя. И вдруг к нему приходит известие: ждать ровно в 23.00 у отметки 55,5 километра по нюрнбергской дороге! И время и место были чрезвычайно удобными для свидания. Как раз утром Коллинз попросил его подъехать к одному продавцу, у которого должна была находиться ценная статуя. Адрес продавца ему сообщил нюрнбергский антиквар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37