Но он живой, вполне нормальный мужчина, и она возбудила в нем желание. Возможно, он знал, что это должно было случиться, а может быть, и не ожидал этого вообще, но теперь, когда это случилось, он уже не мог даже пытаться препятствовать этому. Она билась в золотых сетях желания и страсти, обволакивающих ее, как и ее золотые роскошные волосы, влажные от испарины, покрывающей их жаждущие освобождения тела. Кристин была изысканно красива, с тонкими чертами лица, высокими скулами, маленьким прямым носом и небесно-голубыми глазами, оттененными густыми ресницами. Сейчас он видел страсть в этих глазах, они сверкали от страсти. И ее рот… с полными податливыми губами, чувственный… Она была такой мягкой, сладкой, созданной для любви. Высокая упругая грудь, гибкая талия, округлые бедра. Он не собирался оставаться. Он и ехать-то сюда не собирался. Он не собирался прикасаться к ней…
Но он прикоснулся.
И она отвечала на его движения, двигалась с изумительной грацией. Она издавала милые тихие звуки, которые отзывались в его теле, волновали его кровь, мутили рассудок. Только одна мысль вела его: он должен обладать ею, она должна стать его, или же он сойдет с ума. Прижимаясь к нему, Кристин выгибалась в его объятиях. Несмотря на все его усилия, агония прошлых месяцев стерлась из его памяти, месть, которую он вынашивал, тоже забылась. Даже настоящее ничего не значило. Все, что имело значение сейчас, – эта женщина, и она рядом, горячая, влажная, жаждущая удовлетворения.
Коул почти грубо потянул к себе Кристин. Глаза девушки расширились. Он поцеловал ее долгим страстным поцелуем, обхватив руками за спину. Он все время боролся с собой, думая о том, что она девственница. Наконец он снова поцеловал ее и… вошел в нее.
Он сделал это медленно, до боли медленно, а она была уже влажной, готовой принять его. Но он чувствовал, что она дрожит, слышал приглушенный вскрик, когда Кристин уткнулась в его грудь.
Коул слышал такой же вскрик раньше. В день своей свадьбы. В первую брачную ночь. На мгновение он увидел в этом иронию судьбы и возненавидел и ее, и себя. С минуту он лежал неподвижно. Затем почувствовал, как Кристин дрожит. Должно быть, она плачет, догадался Коул и стал шептать ей что-то успокоительное.
Да, с ним подобное уже случалось. Он нежно обнимал женщину. И тоже был ее первым мужчиной.
Он ласкал Кристин, обещал свою помощь. И затем снова овладевал ею, сначала медленно, осторожно, нежно. И она двигалась под ним сначала робко. Она принимала его, перестав плакать, шок прошел, и снова нарастало напряжение.
Осторожность и рассудительность покинули Коула. Жажда, которую ему неистово хотелось утолить, захватила его. Он не помнил, когда еще был так возбужден, а возбуждение все возрастало. Он ласкал ее грудь, восхищался нежностью кожи, вдыхал чистый сладкий запах разметавшихся волос, и опьянение страстью захватывало его все больше и больше. Наконец, откинув назад голову, он вскрикнул, все его тело молнией пронзила судорога. Снова и снова он входил в эту женщину. Она закричала, и он понял, что она достигла сладкого удовлетворения, и был рад, что сумел ей подарить его. Она лежала притихшая. Последние всплески возбуждения пронзили его огнем, и последний раз он глубоко вошел в нее. Это было потрясающе, он не помнил, когда еще испытывал такое не обыкновенное наслаждение.
Коул упал обессиленный, тяжело дыша; пот струился по его телу. Кристин молчала. Он дотронулся до ее щеки, она была мокрой от слез.
Внезапно он разозлился на себя и на нее. Этого не должно было случиться. Она должна была выйти замуж за какого-нибудь молодого парня, одетая в белое подвенечное платье, и должна была быть любима, а не просто желанна.
От прикосновения Коула Кристин резко отодвинулась, и он позволил ей отвернуться. Плечи ее вздрагивали – похоже, плачет. Конечно, она имела право плакать, но это его обидело. Он был с ней нежен, еще нежнее, чем с Элизабет. С Элизабет…
Ну вот… Он осмелился мысленно произнести ее имя.
Коул сжал зубы, но мучительная боль не отпускала. Он хотел, чтобы она исчезла, но, видимо, эта боль навсегда останется с ним.
– Вы можете… можете идти теперь к себе, – отчужденным голосом произнесла Кристин.
– Что? – резко переспросил он.
– Наша сделка. – Она говорила тихо, слезы душили ее. – Теперь… можно считать, мы ее заключили…
Он колебался какое-то мгновение.
– Да, ваша чертова сделка заключена, мисс Маккайи, – ответил он.
– Тогда вы можете… уйти. Через дверь…
Коул не понимал, какой бес в него вселился. Он уже не думал о том, услышат ли его другие обитатели дома, не думал ни о чем вообще. Он вскочил в ярости и повернул Кристин лицом к себе. И заговорил колко, стараясь, чтобы каждое его слово мучило, жалило, причиняло боль, как удар хлыста:
– Ни за что на свете, моя крошка. Это ты пригласила меня сюда. И вот я здесь. Это была игра, Кристин, и ты знала, что мы будем играть по моим правилам.
– Господи! – воскликнула она, вырываясь из его рук. – Неужели в вас нет ни капли уважения, ни капли…
– Жалости? Ни на йоту. Ты получила то, что хотела.
Ах, чертовка, до чего же красива, подумал он. Лунный свет играл на ее груди, влажная кожа чуть блестела… соски по-прежнему твердые. Он снова почувствовал, как внутри все напряглось, и вновь накатила жаркая волна. Снова вернулась боль. Боль измены. Боль предательства. Он не испытывал этой боли, когда развлекался со шлюхами или трактирными девками. Но с этой юной и невинной красавицей все было иначе.
Он выругался и повернулся к ней спиной.
– Ложись спать, Кристин.
Она застыла в недоумении.
– Ложиться спать? – переспросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79